Словно затем, чтобы развеять ее последние сомнения, дверца «вольво» со стороны пассажира вдруг распахнулась. Из нее выбрался какой-то человек, закурил и стал, время от времени поглядывая в сторону Варвариных окон, говорить с кем-то по мобильному телефону. Человек этот был одет в длинное, как кавалерийская шинель, черное пальто, а на его непокрытой темноволосой голове даже с такого расстояния виднелась намечающаяся лысина.

Дрожащей рукой Варвара сняла телефонную трубку. Телефон молчал. Сердце заколотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, но тут взгляд Варвары упал на вынутую из розетки вилку, и она с некоторым облегчением перевела дух.

Еще раз обозвав себя идиоткой, Варвара включила телефон, набрала знакомый номер и, дождавшись ответа, умоляюще произнесла в трубку:

— Дорогин, миленький, приезжай скорее! Мне страшно!

Вскоре после полудня перед подъездом, в котором жила журналистка Варвара Белкина, остановился белый грузовой микроавтобус «форд». Скучавший на переднем сиденье универсала «вольво» майор Кулаков по прозвищу Старый напрягся, но номера на микроавтобусе оказались незнакомые, да и выгрузились из него не вооруженные отморозки, ухитрившиеся в одну ночь полностью обезглавить группировку казавшегося всесильным и неуязвимым Мустафы Акаева, а какие-то люди в заляпанных побелкой рабочих комбинезонах. Громко переговариваясь и смеясь, они принялись выгружать из микроавтобуса инструмент: громоздкий ручной краскопульт с длинным шлангом разбрызгивателя, какие-то ведра, кисти, валики, шпатели, банки с краской и канистры. Их было четверо; одна из них, тициановских форм бабища, в своей испачканной мелом робе уморительно напоминавшая Карлсона, который живет на крыше, взвалила на плечо краскопульт и первой скрылась в подъезде. На голове у нее красовался по-деревенски завязанный узлом под подбородком цветастый платок, из кармана рабочей куртки торчали оранжевые резиновые перчатки.

— Посмотри, — коротко распорядился Старый.

Его напарник скроил кислую мину, но спорить не стал: приказ есть приказ, да и киллеры, если говорить о настоящих профессионалах, во все времена отличались большой изобретательностью. Он молча выбрался из машины и, сунув руки в карманы короткой куртки с отороченным мехом воротником, нарочито неторопливо зашагал к подъезду.

В подъезд он вошел практически одновременно с работягами, чувствуя себя при этом так, словно вступает в клетку с голодными тиграми. Баба в платке уже возилась в тускло освещенных недрах большегрузного лифта, складывая в углу инструменты. Из открытых дверей кабины торчала ее заляпанная водоэмульсионной краской обширная корма, что давало остальным членам бригады отличный повод для обмена плоскими шутками. Баба в лифте даже не отругивалась — надо полагать, привыкла или просто считала ниже своего достоинства реагировать на конские заигрывания коллег.

Напарник Старого вызвал второй лифт и, когда тот подошел, без промедления в него погрузился. Он поднялся на этаж, где располагалась квартира Белкиной, вышел из лифта и пешком взбежал по лестнице, притаившись за трубой мусоропровода на площадке между этажами.

В шахте большого лифта завыло, заскрипело и залязгало. Потом лифт остановился — судя по звуку, парой этажей ниже, — и стало слышно, как рабочие шумно выгружают из него свои пожитки. Чуткое ухо опытного оперативника уловило приглушенную трель дверного звонка. Он бесшумно побежал вниз по лестнице, бросив быстрый взгляд на закрытую дверь квартиры Белкиной. Слух его не подвел: строители вышли из лифта именно двумя, а не одним и не тремя этажами ниже. Перевесившись через перила, он увидел, как открылась обитая дерматином дверь квартиры, и недовольный женский голос произнес из глубины прихожей:

— Ну, наконец-то! Я уже заждалась.

— Пробки, хозяйка, — виновато прогудел кто-то, и работяги начали по одному втягиваться в квартиру, старательно шаркая ногами о половичок, который моментально сделался из темно-серого грязно-белым.

Оперативник снова поднялся наверх, занял пост за трубой мусоропровода, позвонил Старому и вполголоса доложил обстановку. Получив приказ ждать и наблюдать, он пожал плечами, спрятал телефон в карман, вынул сигареты и закурил, благо используемая жильцами в качестве пепельницы консервная банка обнаружилась здесь же, на выступе трубы.

— Это что за барахло? — поинтересовалась Варвара Белкина, указывая на сваленный грудой в углу прихожей малярный инструмент.

— Сама видишь, — огрызнулась толстая малярша, развязывая узел платка. — Чья это квартира?

— Соседская, — пожала плечами Варвара. — Они в отпуск уехали, попросили присмотреть — цветы полить, попугайчика покормить… Слушайте, вы зачем столько грязи в чужой дом натаскали?

— Для маскировки, — ответил Дорогин, старательно стирая носовым платком украшавший его щеки свекольный румянец. — И учти: если тебе просто померещилось, будешь все отмывать сама. Я нынче не в духе, потому что не выспался, так что на твой маникюр мне плевать с высокого дерева.

— Бар-р-рдак!!! — послышался со стороны кухни голос, доносившийся словно из севшего, вконец охрипшего динамика. — Бар-р-рдак! Бардак, бардак, бардак!

— Вот именно, — сказал Дорогин, стаскивая с себя рабочую куртку, под которой обнаружилась привязанная к животу подушка. — Давай, одевайся.

— Фи, — брезгливо сморщилась Варвара, осторожно, двумя пальцами, держа на весу задубевшие от известки просторные рабочие штаны.

— Кр-р-расота! — возразил из кухни взволнованный шумом и толкотней в прихожей попугай. — Модный пр-р-риговор-р-р!!!

— Это голос разума, — сказал Дорогин, ткнув в сторону кухни пальцем. — Пошевеливайся, Варвара, мне не до шуток. Да и тебе, я думаю, тоже.

— Что да, то да, — криво улыбнулась Белкина, натягивая поверх джинсов презентованную Дорогиным обновку.

На правах старого знакомого Сергей помог ей пристроить к животу подушку; стоя перед зеркалом, Варвара густо накрасила щеки губной помадой, растушевав этот, с позволения сказать, макияж пальцем, а по-бабьи завязанный под подбородком цветастый платок довершил картину. Завязывая шнурки густо испачканных побелкой, заведомо чересчур больших, да еще и изрядно разношенных неизвестно кем кроссовок, Варвара брезгливо поморщилась, но промолчала: хмурый и озабоченный вид Дорогина действительно не располагал к капризам.

Дорогин тем временем растолкал по заранее приготовленным пакетам ее шубку и сапоги и запихал оба пакета в принесенный фальшивыми строителями потрепанный клетчатый баул. Сверху легли грязные шпатели и забрызганный белым строительный уровень.

— Кажется, все, — сказал Дорогин, напоследок оглядывая получившееся в результате их совместных усилий пугало, нисколько не напоминавшее известную журналистку Белкину. — Давай ключи от квартиры. Где диск?

— На столе, прямо возле компьютера. — Варвара отдала ему ключи от обеих квартир, своей и соседской. — А мне теперь куда?

— На стройки столицы, — проворчал Муму. — Вид у тебя для этого самый подходящий, такую специалистку с руками оторвут… Поедешь ко мне, — добавил он немного мягче. — Вот ключи. Чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях. Да, если… То есть, я хочу сказать, когда. Так вот, когда приедет Тамара, ты уж, будь добра, соври ей что-нибудь. И постарайся, чтобы это прозвучало убедительно. Я обещал ее встретить на вокзале, а сам, как видишь…