– Да, это он… я.

– Пожалуйста, не вешайте трубку, соединяю с судьей Фредериком Эдвардсом.

И она пропадает еще до того, как я успеваю сказать: «Нет, пожалуйста, нет! Кто угодно, только не он».

Я присаживаюсь, мои ноги превратились в щупальца осьминога.

Я слышу, как на другом конце линии поднимают трубку, и долгий вздох.

– Ты знаешь, как я получил этот номер? – Голос судьи Эдвардса кажется высеченным из гранита.

– Эм… Нет, сэр. Ваша честь. Не знаю. – Мой голос напряженно звенит, как перетянутая гитарная струна. И я знаю, что он звучит виновато.

– Угадай. – Это не предложение. Команда.

У меня в горле словно кость застревает.

– От полиции?

– После гибели Тергуда полиция передала все его личные вещи мне. Среди них и его телефон. Чтобы узнать твой номер, достаточно было взглянуть на последний номер, с которым связывался мой сын перед смертью.

Он дает установиться тишине так же, как делает доктор Мендес. Но эта тишина ощущается по-другому. Кто-то собирает свою силу, чтобы пронзить меня мечом.

– Ох… – Что на это можно ответить? Молодец, хорошая работа.

– Полагаю, новости ты слышал.

– Да, ваша честь. Слышал.

– Полагаю, чувствуешь, что тебе повезло.

– Я… я…

Тут он меня обрывает, и это хорошо, потому что вразумительного ответа у меня нет.

– Так вот, это не было везением. Если передашь кому-нибудь то, что собираюсь тебе сказать, я буду очень недоволен. Это ясно?

Во рту пересохло.

– Да, ваша честь.

– Я лично попросил окружного прокурора не выдвигать обвинения.

Я ошеломлен.

– Спасибо, сэр, – отвечаю я наконец. – Я обещаю…

Он резко смеется.

– Спасибо? Это не было моей тебе личной услугой. Так что ты у меня в большом долгу и я собираюсь его взыскать.

– Хорошо. – Сейчас опустится молот. Я собираюсь с духом.

– Мне рассказали, что ты начал серию «дней прощания», во время которых, если я правильно понял, ты встречаешься с семьей жертвы и вы проводите последний день ее памяти?

– Верно. – Жертвы.

– Что верно?

– Верно, ваша честь.

– И ты уже провел их с семьями Ллойда и Бауэра.

– Да, ваша честь. Как ваша честь…

– Узнал? Адейр Бауэр связалась с моим офисом, полицией и офисом окружного прокурора по этому поводу. Она подумала, что мы должны выяснить, не сказал ли ты чего-либо, что можно использовать против тебя. Она хотела, чтобы мы поговорили с ее родителями. Неплохая идея.

Вот почему она так настаивала на том, чтобы ее родители провели день прощания.

– Ох… – И затем я быстро добавляю: – … ваша честь.

– Теперь я хочу свой день прощания с Тергудом.

– Ваша честь, я…

– В это воскресенье будешь у меня дома в пять тридцать утра. Оденешься для интенсивной физической нагрузки. Еще ты захватишь одежду, подходящую для церкви. Это не церковь Starbucks, куда ты можешь заявиться, натянув футболку. Одевайся так же, как был одет на похоронах моего сына. Все понятно?

– Да, ваша честь.

Связь обрывается.

Я чувствую себя неблагодарным по отношению к судьбе, потому что недостаточно счастлив из-за уже не нависающего над моей шеей клинка обвинения. Я мечтал об этом. Но тогда я принимал за данность присутствие Джесмин в моей жизни. Тогда же я и предположить не мог, что вскоре проведу день с человеком, который по ненависти ко мне занимает второе место.

В школе кое-кто кивает мне, проходя мимо в холле. На лицах написано что-то вроде «я не уверен, как поздравить с тем, что тебя больше не пытаются обвинить, но мне удобнее осознавать, что легально ты – не убийца».

Моя учительница английского просит задержаться после урока и рассказывает, как она рада новостям. Моя школа во все это особо не вмешивалась, кроме случая с копами, когда они пришли забрать мои телефон и ноутбук. Я думаю, они боялись отправить меня поговорить со школьным психологом, дабы не вовлечь его в расследование убийства.

Так или иначе, но из-за всего этого я чувствую себя еще более подавленным. И ко времени своего одинокого обеденного перерыва я уже в плохом состоянии. Когда час обеда подходит к концу, я осознаю, что позволил тлеть угольку надежды, что Джесмин передумает, найдет меня и, по меньшей мере, скажет, как она рада, что я не сажусь в тюрьму.

Хотя, может, она и не рада. Может, теперь она меня ненавидит.

Я иду к своему шкафчику, чтобы забрать книжки для следующего урока, открываю его – и внушительный столб черно-серого пепла устремляется мне в лицо, выброшенный открывшейся дверью. Я вычихиваю его и моргаю заслезившимися глазами.

Вполне уверен, что это не пепел Эли. Пахнет специями и деревом. Таким деревом, которым обычно топят камины в роскошных домах.

У Бауэров есть камин.

Внутренняя часть шкафчика покрыта пеплом. Надо быть изобретательным, чтобы такое провернуть – кто-то должен был каким-то образом вдуть его через щели в дверце.

Я вижу маленькую кремового цвета карточку, лежащую на дне шкафчика, поднимаю ее и стряхиваю пепел. Это не какая-то дешевая записка. В ее весе ощущается дороговизна. На ней ясным, изящным шрифтом написано – УБИЙЦА.

Я чувствую, как глаза Адейр и остальных прожигают мою спину. Я смотрю в свой почерневший шкафчик, будто в нем находится ответ на вопрос, держу карточку и фантазирую о том, как залезть внутрь и запереть за собой дверь. И ждать там до тех пор пока смогу уйти, не увидев ее.

– Чувак, что случилось? – спрашивает меня кто-то.

Я не обращаю внимания и подчеркнуто осторожно кладу карточку в карман рубашки. Рядом с сердцем. Надеюсь, она видела, как я это делаю.

С опущенными в пол глазами выхожу из здания на парковку, запрыгиваю в машину и уезжаю. Раньше я никогда не прогуливал, ведь не для того вкладывалось столько сил в поступление в Нэшвиллскую академию искусств, чтобы потом пропускать занятия.

Наступает момент, когда ты понимаешь, что нельзя заставить кого-то тебя полюбить или хотя бы перестать ненавидеть и остается только последняя, абсолютная защита – на все наплевать. Но для этого надо действительно на все наплевать, а я пока так не могу. Так что я беззащитен.

Добравшись до дома, я иду в ванную и смотрю в зеркало.

Пепел до сих пор у меня в волосах.

Пепел до сих пор у меня на лице.

– Итак, после нашего последнего разговора я поймал себя на размышлении о несчастном Джимини Дерьмовёрте и кошачьем ресторане, который он открыл на выручку от продажи предохранительного устройства, украденного из грузовика Билли Скраггса. – У доктора Мендеса озорной блеск в глазах за очками – на этот раз в стальной оправе.