Может, он прав. Отчасти, я хотела, чтобы он ревновал, когда видит меня с другими мужчинами. Хотела, чтобы хоть немного испытал тот мучительный спектр, разрывающих душу и сердце, эмоций, что почувствовала я, когда застала его с дешевками, вылизывающими его с ног до головы.

Только забыла, что ревность превращает этого собственника в неукротимое, сметающее все на своем пути цунами.

Я стояла перед своим чертовым отражением, и ничего не чувствовала, хотела не чувствовать, умоляла отключиться. Мне было противно ощущать, как остатки его «удовольствия» текут по моим бедрам. Тошнило от своего отражения – черные подтеки туши на местах, не скрытых маской, размазанная по всему лицу тоналка и помада. Если так выглядят ангелы, то с этим миром что-то не так.

Теперь я его ненавижу. Больше, чем ненавижу. А вчера я его…

Нет. Я даже в мыслях больше не произнесу слово «люблю» рядом с этим животным.

Маска вновь сдавила виски и затылок. На этот раз не так сильно, как в первый, но от этого не легче. Тогда и не было еще всего того, что пришлось пережить. Что накопилось в душе тяжким грузом и мешало дышать.

Я хочу домой.

Глухое отчаянье бьется в груди, опаляя адской болью израненную душу. Сколько можно… Он забрал все, все, что у меня было. Ничего не оставил. Все равно, что убил…

Только лицо мамы из воспоминаний, только жгучее желание стать счастливой, вопреки издевательствам Саадата, спасло меня от боли и непреодолимого желания… прекратить свои муки. И его муки заодно. Всего один шаг удерживал меня от преступления. Я могла доделать то, что он не смог, но не решилась. Не дождется, я буду жить. Назло…

На уровне подсознания, я чувствовала, понимала, почему это животное так поступило. Саадат превратился в зверя, увидев меня с другим, поняв, что я опять пошла против его воли, вопреки его желанию. Ярость и ненависть застелила его разум, подавила все человечное в Адаме, взывая к худшему. Но это его не оправдывает. Он же мужчина, он должен защищать меня… а не толкать в пропасть снова и снова, раздирая на части, разбивая мое сердце на осколки, которые теперь никакое время склеить не способно.

Прекратить страдания прямо сейчас… Жалко и просто. Не для меня.

В любом случае, я бы не смогла ничего сделать с собой, ни за что на свете.

Я должна найти убежище в своей душе, где он не найдет, не настигнет, обрести частичку мира. Я люблю жизнь, несмотря на ту боль, что пришлось принять и сохранить в сердце. Потерю отца, издевательства Эдварда, равнодушие матери, предательство подруги, и наконец катастрофу всей своей жизни – Адама Саадата.

Люблю свою настоящую жизнь, свободную… хочу жить с легким сердцем, радоваться каждому дню. Это еще будет, обязательно. Моя вера в лучшее непоколебима, вопреки всему.

Я еще поеду в Париж. Обязательно. Буду есть круассаны с шоколадом и пить капучино в кафе на Елисейских полях, смотреть на то, как сотни фейерверков взлетают над замком Спящей Красавицы в Диснейленде. И рядом будет… другой мужчина. И все у нас будет по-настоящему, как я и мечтала. А главное, он просто будет любить меня. Беречь, носить на руках и никогда не причинит мне боли…

Я буду уважать его, дорожить им. Хотя знаю, что не буду сходить по нему с ума, желать отчаянно, до ломоты в клеточках тела, чувствовать единение до мурашек, до слез и крика. Мы никогда не станем одним целым, не будем чувствовать друг друга на расстоянии, и читать мысли. Я буду любить его, другого, но никогда не буду нуждаться в нем, как в воздухе. Такое не повторяется. Никогда.

Никто не способен причинить мне столько счастья, как Джаред. Но и боли… боли тоже.

Полнейший диссонанс, каждый час, каждую секунду, чувства на грани – вот что сводит с ума, и рождает в душе сотни искр, заставляет чувствовать эту жизнь, как никогда. Всю гамму… все ноты. Как в музыке. Мажорные, минорные, высокие и низкие… и все они звучат одновременно, рождая в душе звуки то жизнерадостной арии, то «лунной сонаты».

Кто-то скажет, что это неправильно, мы сумасшедшие, ничего не понимающее в истинной любви. Но если бы люди научились понимать, поместили под микроскоп и изучили, что бы осталось от нее?

Загадка любви в ее многоликости. Нам достались самые острые грани. Я не просила, никто не пожелает подобного.

И пусть я никогда не полюблю другого именно так – жадно и невыносимо, никогда не испытаю гамму тех чувств, что уже ощутила с Джаредом, я все равно буду счастлива… должна быть.

И снова смогу улыбаться, искренне. Не назло Саадату, а ради себя.

Так странно… я думала, что буду плакать и кричать, сходить с ума от боли, царапать стены, мечтая выдрать сердце из груди… но ничего этого нет.

Лишь леденящая душу пустота. В груди. Я даже пульса не чувствую, словно он давно оборвался.

Меня куда-то везут? Плевать.

Меня ждет что-то страшное? Дважды плевать.

Уже слишком поздно. Вырывать из груди нечего. Эту задачу выполнил Джаред – он сделал это «красиво», так держать. Я смотрела в его глаза, и не узнавала того… уязвимого, спящего, сладкого, с которым еще недавно встречала утро.

Не узнавала того, кто нежно целовал, и покачивал меня на руках, когда мы провожали закат в пустыне и встречали первые звезды.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Мелания? – спрашивает Амир, когда мы подъезжаем к очередному небоскребу. Я не сразу понимаю, что мы оказались за пределами Анмара. Место, которое я вижу, очень похоже на Асад, на гостиницу, в которой были мы с Джаредом.

Но оглядывая высокие здания, удерживающие абсолютно безоблачное небо, понимаю: мы больше не в Анмаре. Потому что я видела это место… на рекламных буклетах, на сайтах тур операторов. Это Дубай.

При других обстоятельствах, я бы влюбилась в этот город, ну а сейчас меня уже тошнит от этой восточной «сказки» и даже шикарные небоскребы меня не впечатляют. Не понимаю, зачем меня сюда привезли. Я думала, что следующий пункт – бордель, или логово Али… Ничего, не страшно. После Джареда, даже ад покажется райскими кущами.

– Хорошо, – коротко отвечаю я, но с благодарностью смотрю на Амира. Мы перешли на «ты», и я всегда чувствую тепло, и почти отцовскую заботу, исходящую от него. Он уже почти не посматривает на меня… как мужчина. Скорее, как на дочь.

Амир подходит ко мне, и протягивает свои руки вперед, к моему лицу. Сначала я дергаюсь, испытывая страх, что он тоже… такой же, как они и мне угрожает опасность. Но Амир просто снимает с меня маску. И почему-то я уверена, что это сделано против воли Саадата…

Я испытываю бескрайнее чувство благодарности.

Задерживаюсь в офисе дольше, чем требуется. И уже не в первый раз, и не потому что не успеваю разгрести текучку, а тупо оттягиваю возвращение домой. После случившегося вчера, играть роль образцового мужа и будущего отца стало невыносимо. Я понимаю, что Рания ни в чем не виновата, она идеальная, но каждый раз оказываясь с ней наедине я ощущаю внутреннее раздражение. Я не хочу ее, мне неинтересно находиться рядом с собственной женой, но мысль о будущем ребенке немного сглаживает мое отторжение, и я изо всех сил пытаюсь быть милым и внимательным. Но, несмотря ни на что, мы чужие. И количество приведенных ночей в одной постели не меняют этого ощущения. Я не люблю ее, и никогда не смогу полюбить. Я уверен, что это взаимно. Возможно, никакие годы совместного проживания не изменят несовместимости наших сердец.