– Со своей американкой. Мне рассказали, что ты привез ее сюда, что она живет на вилле твоей матери. Это к ней ты постоянно ездишь, – выдает без остановки Рания. – Все так живут. Я не злюсь на тебя. Но я твоя жена, Адам! Я должна быть рядом с тобой. Я, а не она.

– У кого длинный язык, который нужно отрезать? – Сердито спрашиваю я, уже точно зная, откуда ветер дует. Нора. Кто еще?

– Неважно, – Рания качает головой, глядя на меня с мольбой. – Ты можешь делать, что хочешь. Но я прошу уважать меня. Пожалуйста, возьми меня с собой.

– Хорошо. Ты поедешь, – сквозь зубы бросаю я. Черт с ней. Если не соглашусь, будет рыдать до утра, и придется выплывать из этой кровати. Рания радостно сияет, мгновенно забыв, о чем только что плакала, и наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я отворачиваюсь, ощущая нарастающую внутри волну гнева. Я ненавижу Нору, но уверен, что она никогда бы не сказала отцу, что он может делать, что хочет. Она ревнива, как черт. И до сих пор иногда устраивает стычки с другими женами отца. Я никогда не сомневался в том, что она любит его, как и своего никчемного сынка. Мне стыдно признаться даже самому себе, но иногда я испытываю зависть. Не думаю, что меня кто-то любит хотя бы на половину так, как жены отца любят его и своих детей. Только я чужой, всегда был чужим в огромной семье Правителя Анмара. И всегда буду… в глазах каждого анмарца незаконнорожденным отпрыском, не достойным имени своего отца. Когда-то мне казалось, что спустя годы, получив хорошее образование и заняв свою нишу в общем деле, я смогу что-то изменить в отношении ко мне, но чуда не случилось. Я способен внушать только два чувства. Страх и презрение. Что бы я не делал, каких бы высот не добился, они никогда не забудут, кто я…

Мы вылетаем через сутки. Из аэропорта я сразу еду в офис, отправив Ранию с охраной и вещами в мою квартиру рядом с Центральным парком. Все еще не понимаю, что она будет делать одна целыми днями, но даже если бы у меня были свободные вечера, не могу представить, что мы бы проводили их вместе, гуляя по парку за ручку.

Пока мы летели я много думал о Мэл, о Париже, и тех событиях, которые случились после… О нашей страсти и ненависти. О боли, которой я накормил ее досыта. Не знаю, не понимаю почему мне так необходимо мучить ее, доводить до грани ее терпения, играя на нервах. Истязая ее душу и тело. Я хочу, чтобы она чувствовала. Хочу, чтобы горела. Я сам схожу с ума, когда мы оказываемся рядом. Мои чувства, слова и поступки не поддаются контролю. Я просто срываюсь в пропасть, чтобы потом голыми ступнями по горящим облакам.

Тот танец на стеклах… Смогу ли я объяснить, зачем он был? Зачем я хотел, чтобы она прошла через то, что мне приходилось не раз и не два. Что-то внутри меня неустанно кричит ей – посмотри на меня, пойми меня, увидь настоящего, глубоко внутри. И я уничтожаю ее за то, что она не видит… И не перестану это делать, пока не получу все, что хочу, все, в чем нуждаюсь. И теперь пределом моих желаний является не только тело. До дна… Но после того, что я сделал, она вряд ли позволит мне даже прикоснуться к ней. И в этом тоже был свой смысл. Я рву себя на части, пытаясь вырвать ЕЕ из своего сердца, а последствия обретают размеры ядерной катастрофы, после которой наши души становятся пеплом.

Иногда я думаю о том, что с нами не так? Почему мы не можем, как другие? Тихо, красиво, мирно и уютно? Почему она, несмотря на презрение и ненависть, позволят мне снова и снова причинять ей боль? А я, как наркоман, хочу больше и больше. Боли. Слез. Терзаний. Почему, когда мы оказываемся рядом, все вокруг исчезает и вспыхивает адским пламенем? Воспитанный отцом анмарец, жаждет видеть ее рабыней, склоненной возле моих ног, покорной и всегда готовой доставить удовольствие, но другой… другой видит в ней, достойную себя, женщину, сводящую с ума одним только взглядом. Никто и никогда не заставлял меня испытывать столько боли, гнева и желания. И никто никогда не сможет.

То, о чем рассказывала моя мать, случилось. «Единственная женщина, которую ты будешь любить всю жизнь. И даже если ее не будет рядом, для тебя ничего не изменится.» Многое из того, что рассказывала она мне в далеком детстве, вспыхивает сейчас яркими, короткими воспоминаниями. Мама хотела видеть меня другим, не похожим на своего отца, пыталась взрастить во мне мужчину из ее мира. Но вышло иначе… Могла ли она понять уже тогда, во что, в кого я превращусь? Что, если да? Возможно, в этом кроется причина того, что она не боролась за меня… своего единственного ребенка.

В красивых фильмах про любовь, сценарий разнится с тем, что имеем мы с Мэл. Лучшее во мне – вот, что должна была пробудить во мне любовь. Но нет, она взывает к худшей стороне, все громче и сильнее.

В нашем случае романтикой и мелодрамой даже не пахнет. Гребаный фильм ужасов – вот во что превратилась наша жизнь.

Так странно возвращаться в Штаты, не испытывая привычного облегчения от того, что Анмар остался за спиной. Я всегда выдыхал, оказываясь в каменных джунглях Нью-Йорка. Но сейчас все иначе, и я понимаю, почему.

Здесь нет Мелании Йонсен.

Никогда не думал, что буду так остро ощущать ее отсутствие и свое одиночество. Я люблю ее и убиваю одновременно, и ни Бог, ни Дьявол не помогут нам. Я не перестану бороться со своими чувствами, как с единственным, что делает меня слабым и уязвимым. Инстинкт, выработанный годами в доме Норы. Ее воспитание не прошло даром. Старая, завистливая, ревнивая сука выбила из меня остатки человечности. Но, частично, я ей благодарен. Она научила меня быть сильным. Только для того, чтобы быть победителем, одной силы мало. Я понимаю, но как исправить – не знаю.

В офисе «Лакшери корп» меня встречают, как короля. Аплодисментами и бесконечным совещанием, которое длится и длится.

Отчеты, графики, презентации, новые идеи, старые ошибки. Бесконечный поток информации, в который я погружаюсь с головой, но часть меня – нет. Часть меня там… с Мэл, где бы она не была. Не замечаю ни красивых женских лиц, ни глубоких декольте, ни призывных взглядов, бросаемых в мою сторону, не смотря на четкий запрет. Меня тошнит от одной только мысли прикоснуться к кому-то, кроме Мэл… Закрывая глаза, я снова и снова вижу ее неподвижное тело со связанными ремнем запястьями. Не покорности я добился от нее, а ненависти, обжигающей, яростной, живой… И находясь за тысячи километров, я ощущаю ее гнев всеми фибрами души. И он питает меня, заставляет жить и дышать. Ненависть – это почти, как любовь по силе эмоций. Я хочу стать источником самых сильных, самых сжигающих и мощных по накалу чувств. Если она не хочет по своей воле отдать мне свою душу, я возьму силой. По-другому не умею, не способен, не научили…

Покидаю офис ближе к полуночи. Голова гудит, тело ломит от усталости. В телефоне десятки пропущенных звонков от Мэтта.

Черт, Мэтт! Я должен был позвонить, как прилечу. Он на днях обещал мне какую-то бомбовую новость, но я совсем забыл. До Мэтта ли мне было. Забыв про время, набираю его номер, рассеянно глядя, как мелькают неновые огни рекламных щитов за окном.