– Заходите.

– А ты когда приехала? – интересуется сестра.

– Вчера поздно вечером. – Лу забирает у них пальто и вешает в шкаф в коридоре. Она знает, что мать ненавидит, когда что-то валяется не на своем месте и мешает проходу. – На поезде.

Она ведет их в кухню, чтобы Говард поставил бутылки. Ирэн в переднике поверх бирюзового костюма занята приготовлением обеда.

– Привет, дорогая! – Она приветствует дочь поцелуем в щеку. – Отлично выглядишь!

На Джорджии приличествующее случаю зеленое шелковое платье, а волосы соломенного цвета завиты. Когда мать наклоняется поздороваться с внуками, Лу думает: «А она ведь почти никогда не целует меня». Ирэн натянуто улыбается Говарду. Вот и со мной она ведет себя так же.

– Можно открыть подарки? – спрашивает Аннабель.

– Пока нет, – отвечает Ирэн. – После обеда, если ты не возражаешь.

И по старшинству, мысленно добавляет Лу.

– Я положу их под елку? – спрашивает Джорджия.

– Будь так добра! Отличная идея! – Ирэн обращается к зятю: – Хочешь выпить?

– Да, пожалуйста.

– Шерри подойдет?

– Отлично.

Готова поклясться, он предпочел бы пиво, думает Лу. Она и сама не прочь выпить. Нервишки шалят, пока она обдумывает, как озвучить новость родным. Ужасно страшно. Не сегодня, решает Лу. Ей хочется сначала сказать матери с глазу на глаз, да и зачем портить малышам Рождество. Не прошло и двух лет с тех пор, как Лу призналась матери в своей ориентации. Одно испорченное семейное торжество уже на счету.

* * *

– Я слышал, тебя можно поздравить! – Майк выходит в коридор и заключает сестру в свои медвежьи объятия.

Кэт в шоке, откуда он знает?

– Прости. – Джуди морщится, видя выражение ее лица. – Это я проболталась. Я думала, ты ему уже сказала.

Значит, скрыть от Саки теперь не получится, думает Кэт, и у нее сжимается сердце.

Они перебираются в гостиную. Отец медленно поднимается со своего любимого кресла, чтобы приветствовать их, а мальчишки подныривают под руки Кэт и плюхаются под елку, им не терпится начать разворачивать подарки.

– А где Саки? – спрашивает она.

– Мама в кровати, – сообщает Алфи.

– У нее грипп, – поясняет Майк. – В школе у мальчиков эпидемия.

Итак, женщина, которая никогда не болеет, подхватила вирус, думает Кэт, а вслух говорит елейным голосом:

– О господи, бедняжка. Но она ведь спустится к обеду?

– Сомневаюсь, – говорит Майк. – Ей совсем хреново.

За спиной брата Рич подмигивает ей.

* * *

– Вина? – Говард наливает ей в бокал бургундского раньше, чем Лу успевает остановить его.

– Эээ… достаточно, – говорит Лу, поднимая руку. Наверное, лучше не отказываться совсем, иначе она вызовет подозрения. Зять возвращается во главу стола и берет нож и вилку. Мать стоит у его локтя, готовая раскладывать овощи.

– Кому белое мясо, кому с корочкой? – спрашивает он.

Лу рассматривает ореховый батон[43]. Типично: края подгорели. Она никогда не доверила бы Ирэн готовить это блюдо.

– Я сама, – говорит она и встает, чтобы подойти к другому краю стола.

По дороге Лу чувствует прохладу в области талии. Хотя она и носит свободные штаны, внутрь уже ничего не заправить, и топик задрался.

– Господи, – говорит Ирэн, – что-то ты располнела.

Лу садится обратно с тарелкой, задетая этим замечанием. Она чувствует, как краснеет, но, увы, ничего не может с собой поделать. Лу поднимает голову. Сестра смотрит на нее, прищурившись, и от этого она вспыхивает сильнее. Лу сосредотачивается на еде, не понимая, как себя вести в сложившейся ситуации, и даже делает малюсенький глоток вина. Может, если вести себя естественно, это собьет сестру со следа. Ведь в критическом замечании матери о ее внешности нет ничего нового. Лу снова поднимает голову. Джорджия по-прежнему смотрит на нее в упор, даже пристальнее, чем раньше.

Лу ерзает на стуле, одергивает топик и говорит:

– Знаю, мам, ты права. Последнее время я перестала заниматься спортом. – Она никогда не умела лгать, но, может, удастся их снова провести.

– Непохоже на обычную прибавку в весе, – комментирует Джорджия.

Лу жалеет, что не может сейчас пнуть ее под столом. Увы, сестра сидит напротив нее, наискосок и довольно далеко. Я не хочу сейчас обсуждать эту тему, думает Лу. Неужели Джорджия не понимает?

– Твой живот кажется огромным, – замечает Джорджия.

Тем временем Говард в счастливом неведении делит индейку. Лу словно бы со стороны видит, как он передает тарелки, словно в замедленной съемке, детям. Они уже держат ножи и вилки наготове, замерли в ожидании. Элиот все еще в пиратском костюме: шляпа с черепом и костями, повязка на один глаз и все остальное. Вся эта ситуация казалась бы нереальной, не будь она столь мучительной.

Лу отодвигает стул.

– Простите, мне нужно в туалет.

Когда она выскакивает из комнаты, то слышит голос матери:

– Ну не за обедом же, дорогая. Неужели нельзя подождать.

В ванной Лу стоит перед зеркалом, играя роль психолога для самой себя. У нее испуганное лицо, даже не просто испуганное – она в ужасе. Лу старается собраться. Возможно, если быстро умыться холодной водой, это поможет. Она сует руки под кран, ополаскивает щеки, затем вытирается полотенцем для рук. Лучше вернуться. Любая отсрочка лишь усугубляет происходящее.

Лу открывает дверь в столовую, проскальзывает на свое место в надежде, что никто ничего не скажет, и тянется за хлебным соусом[44].

– То есть Джорджия права? – спрашивает Говард.

– В смысле? – Лу снова краснеет и ничего не может с этим поделать.

– Я сказал, что быть того не может.

– А я говорю, что может, – возражает Джорджия. Лу готова поклясться, что в голосе сестры звучит самодовольство, а то и ликование.

Впервые за долгое время Лу затосковала о Софии. Если бы подруга была рядом, она бы помогла ей справиться с этим. Они бы вместе объяснили, что к чему.

– Но я не понимаю, как! – Ирэн качает головой.

– В наши дни все возможно, мама, ты не в курсе?

И весь разговор при детях, елки-палки. Несмотря на то что Лу годами испытывала отсутствие такта и деликатности со стороны матери, сейчас она с трудом верит своим ушам.