ничего не ответила.

– Так что с машиной? – вновь спросил он. – Гауптману ведь она не принадлежит.

– Откуда вы знаете?

Он пожал плечами.

– Знаю.

Она молчала, и он вздохнул.

– Фройляйн Эдер, в самом деле, всем будет лучше, если вы просто ответите на вопрос. Чья это машина? Мы в любом случае выясним, и вы это знаете. Скрывая информацию, вы только себе навредите.

– Не знаю, чья это машина, – искренне ответила она. Ингрид ей не говорила. – В книжном магазине в Эйгене была какая-то женщина. – Она приподняла подбородок, с вызовом посмотрела ему в глаза. Теперь можно было вести себя дерзко – в конце концов, она уже ничего не теряла. Если её решат пытать и убить, их право. Теперь она была больше готова к такой судьбе, чем прежде, когда была свободна. – Я не знаю, как её зовут. Вот она и достала мне машину.

Оберлейтенант сузил глаза.

– Книжный магазин в Эйгене? Как он назывался?

– Не помню.

Он покачал головой.

– Снова лжёте.

– Не могу же я говорить вам о том, чего не знаю. Они и сами стараются сказать как можно меньше, чтобы их не выдали.

– Как вы о ней узнали? – Не получив ответа, он устало продолжал: – Я всё равно так или иначе выясню, можете не сомневаться.

Она не могла выдать им Ингрид и других участников сопротивления. И вместе с тем боялась, что недостаточно сильна, чтобы молчать.

– Фройляйн…

– Мне рассказал о ней Вернер. – Такая версия звучала правдоподобно, и Вернеру уже не могли навредить ещё больше, раз уж он оказался в их чёртовом лагере. Но всё же от острого чувства вины желудок Биргит свело. Что, если она сделала ему ещё хуже? Эта мысль была невыносима, но она не могла обвинить никого из тех, кто пока был на свободе.

– Откуда вы узнали, как связаться с этой женщиной?

– Я пошла в книжный магазин за сборником рассказов. Вотт либен Готт унд андерс. – «Истории о Господе Боге» Рильке были одной из самых любимых книг отца. Биргит, не мигая, смотрела в глаза оберлейтенанту, поражаясь, как спокойно может врать – слова слетали с её губ прежде, чем она успевала о них задуматься, и тон был таким убедительным, что она готова была сама себе поверить. Оберлейтенант поджал губы.

– И что было потом?

– Потом эта женщина связывалась со мной, обычно посылала записки. А я писала ей в ответ.

– Значит, вы никогда её не видели?

Помолчав, Биргит сказала:

– Видела один раз. – Ей показалось, что настаивать, будто ей незнакома внешность этой женщины, будет слишком подозрительно.

– И как она выглядит?

– Светлые волосы, голубые глаза, средний рост. – Полная противоположность Ингрид. – Ну, насколько я помню.

– Значит, вы послали ей записку, вы попросили её дать вам машину, и вы виделись всего раз. – Когда Биргит кивнула, его брови вновь поползли вверх. – И на основании этого не сказать чтобы близкого знакомства она предоставила вам машину и достаточно бензина, чтобы проехать несколько километров, хотя он, как вы знаете, строго нормируется?

– Она хотела помочь.

Он долго молчал, а потом медленно и сочувственно покачал головой. Биргит с замиранием сердца поняла, что он не поверил ничему. Она была так глупа, что думала, будто он поверит, будто она достаточно умна, чтобы его обмануть. Она отвела взгляд, пытаясь не выдать своё отчаяние и не расплакаться. Она понимала – теперь её не ждёт ничего хорошего.

– Знаете, фройляйн, – сказал он неожиданно тихо и печально, – мне тоже близок Рильке, – помолчав, он продекламировал:

Пусть испытаешь ты и красоту, и страх,

Лишь продолжай идти. Ничто не вечно.

Вам знакомы эти строки?

– Это из «Часослова», – ответила Биргит, и он улыбнулся.

– Да. Выходит, вы и впрямь любите Рильке.

– Мой отец часто читал его вслух.

– Я часто думаю, что это значит – красота и страх, в одной строчке. Она так много в себя вобрала, верно?

Биргит смотрела на него, совершенно не понимая, какой смысл он пытается до неё донести, но зная, что ей всё ещё нужно быть начеку.

– Да, полагаю.

– И мы должны позволить всему этому случиться с нами, – задумчиво продолжал он. – У нас нет выбора в этом вопросе. Мы должны просто позволить им войти в нашу жизнь, и красоте, и страху, и тому, и другому, и молиться, чтобы мы всё это выдержали.

– У меня выбора нет, – не удержалась Биргит от резкого ответа. – А у вас, кажется, много вариантов, оберлейтенант.

Он одарил её грустной улыбкой.

– А вот тут вы неправы. Во многих отношениях у меня так же мало свободы, как и у вас. Может быть, мои цепи вам незаметны, но от них мне никуда не деться.

Биргит нахмурилась, обвела взглядом его лицо в поисках ответа. Что он пытается до неё донести?

– Я очень хотел вам помочь, фройляйн, – тихо сказал он, не сводя с неё взгляда. – Но вы мне солгали, и я не могу передать такие невнятные показания своему начальству. Вы это, конечно, понимаете? Я в такой же ловушке, что и вы.

Биргит хотела что-то сказать, но промолчала. Она понимала, что верит ему; он в самом деле пытался чуть облегчить её ношу. Но она не собиралась говорить ему правду, чего бы ей это ни стоило.

– Что со мной будет? – наконец спросила она. – И с моей сестрой? – Он вздохнул, разочарованный их разговором, и повернулся к стене, чтобы нажать на кнопку. – Прошу вас, скажите. Вы должны знать. Что с нами будет?

– Это от меня не зависит, – печально ответил оберлейтенант. Вернулся охранник и отвёл её обратно в камеру. Она не сделала ни глотка чая.

Глава двадцать пятая

Лотта

Июль 1942

Жара в крошечной камере стояла удушающая, но для Лотты это не имело значения. Прижавшись головой к бетонной стене и закрыв глаза, она тихо шептала молитву к Пресвятой Богородице: Aperi Domine, os meum ad benedicendum nomen sanctum… Отверзи, Господи, уста мои, чтобы благословить святое имя Твоё…

Было странно и чудесно, что в течение прошедших трёх месяцев эти слова по-прежнему успокаивали её душу. Они, как давние друзья, успокаивали, ободряли, укрепляли, наполняли жизнью. Она множество раз читала эти молитвы в аббатстве, но они никогда не значили так много, как сейчас, когда стали единственным, что у неё осталось.