Один из них открыл клетку, стоявшую в дальнем конце кухни, и одноглазый забросил туда Эмму, предварительно избавив ее от пут. Принцесса упала мешком, впервые после удара по голове издав слабый стон.

— Будет толстой, будет сочной, будет сладкой, — сказал одноглазый, пощупав Эмму за левую ягодицу. По его мнению, это место — его любимое — было удручающе худым.

Клетку закрыли, навесив на нее большой замок, сам вид которого должен был отнимать у пленников всякую надежду на спасение.

Косматые полюбовались на добычу. Конечно, было бы лучше, достанься им толстуха, но по странной прихоти судьбы в лес попадали в основном худые. Надо обладать немалым терпением, чтобы откормить очередного дохляка до нужной кондиции. И время. Да, то самое упрямое время, враг всякого людоеда, особенно того, кто является сторонником исключительно человеческой диеты.

Но мамочка знала секрет, способный за короткое время превратить самую тощую жертву в толстяка, поэтому насчет бурчания в животе беспокоиться не стоило. Косматые, облизываясь, вышли из кухни. В их красных глазенках сверкал адский пламень предвкушения.

— А ну за работу, лентяи! — раздался сварливый голос мамочки. — Натаскайте воды, нарубите дров да приберитесь в доме! И шевелитесь, пока я не сожрала кого-нибудь из вас!

Не мешкая, косматые бросились исполнять приказ. Цену мамочкиного гнева они знали хорошо. Когда-то их было четверо, включая сестру. Но та оказалась ленивой, ничего не хотела делать, а только ела и дерзила мамочке. Даже била своих братьев, ибо отличалась немалой силой.

Только вот мамочке надоели эти безобразия. Однажды ночью она отрезала спящей дочери голову ножом и бросила ее в котел. Из негодницы вышел отличный суп, который вся семья ела неделю. С той поры братья твердо усвоили: нельзя злить мамочку, если не хочешь разделить участь лентяйки.

Работа закипела. Братья носились взад и вперед, стараясь изо всех сил показать, насколько они полезны.

Старуха же не обращала на них внимания. Войдя в кухню, она приблизилась к клетке и села на табурет, задумчиво рассматривая принцессу своими громадными глазами. Мамочка была знатоком человеческой природы, поэтому с ходу определила, что девица-то непростая. Мало того, что одета в мужское платье, так еще и пахнет не как простолюдинка. Благородная кровь, сразу видно, нос мамочки не обманешь. Лишь однажды ей доводилось лакомиться подобным мясом. Такого ни один людоед не забудет.

В темной голове мамочки медленно двигались мысли. Если худышка из благородных, может быть, не стоит жрать ее? Можно потребовать у родственников выкуп. Сундук с золотом и бриллиантами вполне подойдет. Людоедка не знала, для чего ей в глубинах Мраколесья такое богатство, но сам факт обладания сокровищем грел душу. Статус, что ни говори, даже в таком месте немало стоит.

Старуха прищурилась, заметив, что девица начинает шевелиться:

— Привет, дитя.

Голос людоедки мог взбодрить отличной порцией страха кого угодно. Эмма отпрянула к задней стенке клетки, ударилась о прутья. Еще не до конца придя в себя, она решила, что видит кошмарный сон.

— Вы кто?

Мамочка улыбнулась. Ей нравилось, когда жертвы смотрят на нее с ужасом. Когда глаза их выбеливаются, становясь похожими на два кусочка мела.

— Какая вонища! О… — издав сдавленный звук, принцесса закрыла рот обеими ладонями.

— Не ври. Это не вонища, — почти с обидой возразила людоедка. — Хороший аромат. Такой и должен быть на кухне у хорошей хозяйки. — Она приблизила свой нос к самой решетке. — А это моя кухня, в моем доме, милая моя.

— А…

Эмма огляделась, насколько позволяла клетка. Повсюду черепа и кости, в остальном вроде ничего особенного, кроме того, что здесь царит идеальный порядок.

Тошнота снова подползла к горлу. Если бы у Эммы было что-нибудь в желудке, она давно бы явила это миру.

— Почему я в клетке?

— Для твоей же безопасности, — ответила старуха.

— Как я…

— Тебя принесли сюда мои сыночки. Ты была одна, в лесу. В лесу опасно. И одинокой девушке там делать нечего.

Принцесса взглянула на нее недружелюбно:

— А в клетке, значит, мне будет хорошо?

Мамочка прищурила глаза-плошки и рассмеялась.

Смех был похож на перекатывание камней в мешке.

— Будет отлично, милая моя. Ты не сбежишь. Но ты не бойся, тебе тут недолго сидеть.

— Сколько?

— Через две недели у меня день рождения, и ты будешь на пиру главным блюдом. Я еще не решила, что из тебя приготовить. Думаю, пирог. — Почти царственно поднявшись с табурета, людоедка ткнула в Эмму концом своей палки: — Так что сиди смирно. Иначе твоя смерть будет жуткой и лютой. Поверь, я знаю, как заставить человека выкричать свои легкие. Кстати, мясо жертвы, которая хорошо набоялась, становится мягким и пряным… м-м-м… — снова раздался смех, от которого у принцессы мурашки побежали по спине.

— Вы будете меня откармливать?

— Конечно. Ишь, догадливая!

— Я читала сказки, — сказала Эмма, уверенная, что ее мясо уже стало мягким и пряным. Такого страха она не испытывала, даже когда «путешествовала» на ковре-самолете.

— Какие еще сказки? — удивилась (к удивлению Эммы) страшная старуха.

— Про людоедов, — ответила принцесса. — Вы откормите меня, чтобы я была толстая?

— Конечно. Сейчас у тебя мяса на один укус не будет… Так, значит, про нас знают за пределами Мраколесья? — громадный лоб старухи избороздили барханы задумчивости.

— Знают. А Мраколесье — это что?

— Ну ты и дура. Ты попала сюда и даже не знаешь куда?.. — рявкнула людоедка, брызгая вонючей слюной.

— Э… да.

— Мраколесье — наш дом. Никто не смеет нарушать наших владений. Ты нарушила, значит, должна заплатить… Впрочем, я могу тебя и не жрать. Предложи мне хорошую цену за свою голову. Ты из благородных, за тебя заплатят. А? В твоих сказках этого нет?

— Нет… — ответила пленница, а про себя прибавила: «Зато есть рыцарь, который врывается в гнездо зла и сеет смерть сверкающим мечом».

Принцесса подождала. Рыцарь почему-то не спешил.

— Я скоро вернусь, чтобы готовить обед. Он будет обильный и жирный. Ты съешь его весь, — сказала мамочка. — Обещай, что будешь прилежной девочкой.

Такого странного обещания в подобной обстановке от нее никто никогда еще не требовал.

Эмма осторожно кивнула:

— Я буду.

— Запомни, — зловеще прошептала людоедка, раздувая ноздри, — я все чую и все знаю. Если попытаешься бежать, я отрежу тебе ноги. — Для наглядности она вытащила из-под подола громадный нож для разделки мяса. Таким можно было отрубить голову, пожалуй, и быку.