— Мне так жаль, Лиза, — голос тети Аллы звучит все более сожалеюще. Робко поднимаю на нее глаза и смотрю, как делает глоток чая. Макияж, как всегда, идеален. Удивительно длинные ресницы для ее возраста, мама говорит, что это свои — не наращенные. Высокие скулы подчеркнуты румянами цвета бронзового загара, которые придают лицу тети Аллы хоть немного живости, сама по себе она даже Яроцкого бледнее, будто в том же воображаемом мною подвале все лето просидела. На губах матовая помада бордового цвета, ногти длинные, ухоженные, светлый деловой брючный костюм будто на заказ сшит, темные волосы убраны в высокую прическу. Только вот украшений на тете Алле никогда нет: ни сережек, ни даже кольца обручального. Мама говорила, со смертью Кости она перестала их носить, золотая цепочка стала для нее удавкой на шее, в то время когда и так с трудом дышать получалось. Мне не понять и, слава Богу.

Тетя Алла выглядит молодо и ухоженно для своих лет, пахнет от нее всегда приятно, слегка располнела за последний год, но полнота ей даже больше шарма придала, но вот мало кто знает, что на душе у этой женщины. Какое горе она до сих пор переживает. Одна борется с потерей сына.

Отец Кости с головой ушел в работу, постоянно в разъездах, так ему проще — объясняла мне мама. А у тети Аллы никогда подруг не было, с которыми она могла бы поговорить по душам, вот мама и подставляет ей свое плечо. К тому же они и до смерти Кости неплохо общались, а как сына тети Аллы не стало, моя мама и вовсе стала ей как сестра.

И вот мамина лучшая подруга сидит на нашей кухне и говорит мне, как сильно сожалеет о том, что натворила. Не я каюсь за то, во что превратилась квартира, а она за то, как в конце прошлого лета обидела Макса.

— Мне так жаль, — повторяет, а глаза слезами наполняются. — Максим и Костя были лучшими друзьями с детства, даже больше — они были как братья, а я… я, убитая горем, лучшее, что смогла сделать… это… это обвинить Максима в смерти Кости. Прямо на похоронах. Лиза… мне так жаль. Максим — единственный из всех друзей и одноклассников Кости, кто пришел на похороны. Никогда не забуду его лицо. Все разошлись, а он… Максим продолжал стоять у могилы, без слез, молча…

— Тетя Алла, вы не должны…

— Нет, — перебивает, качая головой. Берет салфетку и промакивает глаза. — Я вернулась за ним, чтобы позвать… машина уже уезжала… но вместо этого накричала, сказала, что это он виноват, что это он не доглядел моего мальчика, что это из-за него Костя напился, из-за него та машина… — И вновь слова заглушаются рыданиями и сдавленным: — Прости, Лиза, я не должна вести себя так при тебе. Ты принимала лекарства?

Киваю.

Не знаю, что сказать. Просто смотрю на нее и сама с трудом сдерживаю слезы. Меня не было на похоронах, я уехала из города за несколько дней до них и никогда не интересовалась, как все прошло. Теперь жалею. Жалею, что не попрощалась с Костей, хоть мы так и не подружились. Жалею, что не была рядом с Максом. Если бы я осталась, на день, или два… Макс он… был бы там не один.

— Почему никто не пришел? — шепчу.

Тетя Алла шумно высмаркивается, отправляет салфетку в урну и, уже не стесняясь меня, подливает в чай прозрачную жидкость из маленькой фляжки.

— В тот день шел сильный дождь, мы все промокли до нитки, — отвечает не глядя. — Точно не знаю, но директор школы, когда приносил мне свои долбаные сожаления, списал отсутствие школьников на похоронах именно на эту причину.

— Все промокнуть боялись?

— Шутишь? — горько усмехается тетя Алла. — Должно быть все моего гнева боялись, не знаю… Не знаю, чего они боялись, но лишь один Максим пришел попрощаться с моим мальчиком. И я практически прокляла его у могилы собственного сына.

— Вы… вы были растоптаны горем, тетя Алла, — плохо подбодрить получается, в то время когда осудить хочется. — Думаю, Макс это понимает.

— Думаешь? — вновь усмехается. — Нет, Лизонька, не думаю, что меня можно понять. Костя бы вот… Костя бы точно не понял, наругал бы меня за то, что я так с его лучшим другом поступила…

— Лииииз? — хриплый жалобный стон доносится из спальной. Полина просит ей воды принести.

— Много выпила? — хмурится тетя Алла, и я решаю кивнуть, тему таблеток поднимать не хочется.

Отношу Полине воду и вновь сажусь за стол напротив тети Аллы, которая, наконец, справилась со слезами и смотрит так, что сомнений не остается — теперь будут нравоучения. Но нет…

— Что Максим здесь делал? — вместо этого спрашивает. — Лиза, я пойму если у вас с ним… Если ты… Девочки любят плохишей, можешь не объяснять мне это, но…

— Тетя Алла, — решительно перебиваю. — Между нами ничего нет.

— Правда? — глаза щурит. — А почему покраснела?

Утыкаюсь взглядом в стол.

— Он просто хотел помочь с уборкой.

— После того, как помог устроить все это? О, не смотри на меня так, я отлично знаю, каким стал Максим. — Замолкает, тяжело сглатывает и тихо добавляет: — Часть вины за это и на мне лежит.

— Когда вы позвоните маме? — перевожу тему.

— Я уже ей позвонила.

— Вот как, — вздыхаю.

— Да. Сказала, что вы с Полиной слишком громко смотрели фильм, вот и не слышали звонка. Что? Чего удивляешься? Я так же, как и ты, не желаю твоей сестре той участи, которая непременно у нее будет, узнай о вечеринке ваш отец, — мрачно усмехается и делает новый глоток. — Он тот еще кремень. Не подумай, я не одобряю всего, что вы здесь натворили, но и рукоприкладства его не понимаю… Кто там тебе все названивает?

Сбрасываю вызов, прячу телефон в рукаве кофты и отвожу взгляд.

— Да так. Никто.

Паша уже раз тридцать звонил. И эсэмэски без перебоя пишет с просьбой поговорить. Я ему уже давно ответила, доступно написала прекратить звонить и не приходить ко мне сегодня, но Паша не сдается. С каких пор русский язык стал ему не понятен?

Уборка длилась до глубокой ночи и так и не достигла завершения. Тетя Алла сдалась, потому что слишком устала и в большей степени потому, что запретила мне принимать активное участие в "спасении" квартиры. Сказала, что у нас еще целых два дня в запасе и теперь стоит подумать над тем, как быть с тремя дырами от сигарет: одна на покрывале с моей кровати, что еще можно как-то замаскировать, вторая на кухонной занавеске и третья на обивке маленького диванчика в родительской спальной. Что делать с ней — главный вопрос завтрашнего дня. А пока тетя Алла отправила меня спать. Не сразу конечно, а после допроса о том, кто вообще здесь побывал, кто все устроил, и с кого стоит потребовать возмещение ущерба. Разумеется, пришлось врать, косить под дурочку, что не очень-то правдоподобно вышло, но и здесь тетя Алла напирать не стала, лишь тяжело вздохнула, велела пойти умыться и пожелала спокойной ночи.

Уже лежа в постели, слышала, как она плачет. А потом я провалилась в сон, в котором вновь была эта жуткая вечеринка, в котором Полина раз за разом меня проклинала, тетя Алла плакала, а Макс Яроцкий снова и снова меня целовал.