— Хорошо, что у нас темные половики, правда, Полина? — не скуплюсь на желчь в голосе. Смотрю на сестру, только что закончившую чистить старую ковровую дорожку в коридоре, на которую потратила два с лишним часа, и чувствую невероятное удовлетворение при виде ее уставшего лица, мокрого ворота футболки и виноватых глаз, которые она всеми силами от меня прячет.

Сегодня суббота, и Полина с самого утра знать не знает, что такое присесть и отдохнуть. Более того — даже не возмущается, как обычно. Вообще удивительно тихой стала, запал весь свой видимо на вечеринку потратила. Даже извинения сегодня с утра промямлила стоя на коленях у моей кровати. Понятное дело, сказала, что прощать ее не собираюсь — так и снова расслабиться недолго. Пусть теперь помучается, сделает основную грязную работу, а потом и посмотрим: прощать ее или нет.

К вечеру наша двушка вновь вернулась в мир чистоты и уюта. Тетя Алла, думаю, скупила с ближайшего хозяйственного магазина все возможные средства для чистки мебели, ковров, анти-табачные освежители воздуха… И, да, это хорошо, вот только теперь приходится выветривать квартиру от запаха "химии", что определенно родители проигнорировать не смогут. Занавески на кухне заменили на новые — дорогие и красивые, которые якобы должны стать сюрпризом для мамы — сама-то она себе подобного никогда не позволит. Покрывало с моей кровати заштопать было просто, а вот что делать с дырой на диване так и не решили.

— Будет странно, если я подарю вам новый диван, — проницательно заметила тетя Алла, пока мы втроем в рядок минут пятнадцать стояли и таращились на эту уродливую черную дырочку на велюровой обивке.

— Согласна, — кивнула я.

— Скажу, что я случайно пепел стряхнула.

— Теть Алл, вы не курите, — робко вставила Полина.

— Тогда скажи, что это ты.

И Полина вновь, как рыба замолчала.

Родители вернулись в воскресенье вечером, сразу после визита Паши, которого вновь пришлось отшить и хлопнуть дверью перед его носом. Не готова я пока говорить, обсуждать его ложь и письма Кости… Паша даже не знает, что я знаю. А может, стоило сказать со злости? Может тогда, хотя бы на пару дней оставил бы меня в покое? Это больно, знаете ли, узнать вдруг, что твой лучший друг — жалкий обманщик и предатель.

Не удивительно, что они с Яроцким друзьями были. Один другого стоит.

Папа бросает сумки на пол и первым делом отправляется в туалет, бормоча под нос что-то вроде: "Говорил же. Придорожные закусочные и убить могут. Что они там напихали в этот пирожок?".

Мама обнимает нас с Полиной по очереди, благодарит тетю Аллу, которая уже собирается уходить, ведь и так все выходные у нас провела, и вдруг начинает хмуриться. Ну вот. Разумеется, это же мама. У нее каждый сантиметр квартиры на корочку мозга сфотографирован. Но вдруг расслабляется и удивленно смотрит на тетю Аллу:

— Мясной пирог с чесноком? Твой фирменный.

Ага, запах отменно перебивает.

— У нас новые занавески?.. Алла… ну зачем? Они же кучу денег стоят.

Мы с Полиной коротко переглядываемся, наверняка думая об одном и том же: мама еще новое тканое покрывало с диванчика в спальной не видела, которое прячет прожженную дыру на обивке. Надеюсь лишь, что ей не скоро захочется его снять. Все-таки тете Алле она доверяет, и щедрость ее знает.

И все было хорошо… Хочется сказать мне, но… и я, и Полина, и тетя Алла, где-то в глубине души, а может даже и на ее поверхности, знали, что вранье, рано или поздно, всплывет. Надеялись, что "поздно", но так только в сказках бывает, или в тех романах, которыми зачитывалась в больнице. В них всегда все хорошо заканчивается, а реальность намного жестче, суровей. В реальности нет возможности переписать все заново простым нажатием клавиш. В реальности мы сами отвечаем за свои поступки, берем на себя чужую вину, например, вину сестры забившейся в угол кухни и слезно умоляющей отца не бить ее хотя бы по лицу. Берем на себя ответственность за слезы мамы, приказывающей мне идти в свою комнату. Ответственность… как легко взрослым говорить о ней, забывая, какими глупыми они сами еще недавно были. Их наказывали, теперь наказывают они. Справедливость, так они это называют? Воспитание.

Я не виню Пашу, за то что спустя двадцать минут после ухода тети Аллы, когда вся моя семья собралась на кухне и как ни в чем не бывало обсуждала поездку к бабушке, он решил позвонить в дверь квартиры. Наверное, если бы несколькими часами ранее я не оттолкнула его, а поговорила, как следует, Паша не явился бы вновь, только уже пьяный в стельку и с букетом помятых цветов. Наверное, не приносил бы заплетающимся языком извинения моей матери и не умолял бы отца не наказывать меня, ведь "бедная Лиза" ни в чем не виновата, и это какая-то другая сволочь устроила уродскую вечеринку. Сволочь по фамилии Яроцкий, как не забыл обозначить Паша.

Цветы остались лежать на полу, а Пашу забрал его отец, потому что тот практически уснул в нашем коридоре.

Видела, как мама с трудом держала себя в руках, а лицо отца с каждой секундой багровело все больше. Полина сходу начала молить о прощении, пыталась что-то объяснить, хоть и отлично знала, что отцу плевать на ее оправдания. Непослушание требует наказания — такие у него понятия.

Ответственность. Она самая. В тот вечер я поняла, что от нее не уйти, не спрятаться под дорогой занавеской, или новым покрывалом. Прожженная сигаретой дыра рано или поздно будет найдена, а ответственность лишь удвоится. Теперь еще и за ложь.

Нет, я не виню Пашу. Вечеринка — не его ответственность. Но, возможно, мне немного хочется обвинить соседей, которые словно все выходные ждали возвращения родителей, чтобы поскорее позвонить в нашу дверь с полным докладом о том, какое развратное действие происходило здесь в их отсутствие.

А разве могло быть по-другому?

Уверена, даже тетя Алла понимала, что расплата неизбежна и все, что пыталась сделать, приводя квартиру в порядок — это сгладить "углы". И я рада уже тому, что родители никогда не узнают, на что их дом был похож еще пару дней назад.

И даже Полина — уверена, — была готова к подобному. Это ее ответственность. Вот только, к моему сожалению, отец вряд ли когда-нибудь поймет, что кулаками уму-разуму младшую дочь не научит.

Мама приказывает мне не смотреть, кричит, что со мной они разберутся позже и одновременно пытается вразумить разъяренного отца не бить Полину.

— Давай просто поговорим с ней, — кричит отчаянно, так что — уверена, — все соседи вновь прижались ушами к стенам, чтобы завтра было что обсудить. — Не бей ее. Андрей.

Но папа не слышит. Хватает Полину за розовый хаер, пытается развернуть, пока она до хрипоты рыдает, и вместо мягкого места попадает пряжкой по спине.

— Лиза, выйди отсюда, — кричит на меня мама, а я не могу… не могу видеть, как он бьет ее. Наказывает и сам не понимает, что делает только хуже.