К вящему неудовольствию Елизаветы, Генрих к Руану не торопился. 8 ноября она надиктовала ему письмо на английском языке, которое затем перевел один из секретарей Бёрли. На следующий день она решила написать ему сама на французском — на этот раз это была укороченная и куда более яростная диатриба:

Впрочем, надо сказать, что в минуты написания этого письма Генрих уже направлялся к Руану. По приезде государя Бирон и Эссекс выехали в его лагерь, находившийся на полпути между городом и Мон-Сен-Катрин, чтобы целовать его руку. На военном совете было решено сосредоточиться на атаке форта Сен-Катрин. Когда генералы разошлись, Эссекс остался отужинать с Генрихом, а заодно «много о чем потолковать». При этом все королевские советники стояли с непокрытой головой, тогда как самонадеянный граф Роберт оставался в головном уборе. Возвращаясь в Мон-о-Малад, Эссекс едва не погиб при обстреле артиллерией Лиги. Две пули пролетели прямо над его головой, «ибо тогда я ощутил как бы дуновение ветра на лице»[648].

Через неделю Эссекс отправился на вторую отчаянную встречу с Елизаветой. На этот раз королева находилась в Уайтхолле, где только что закончилась церемония закрытия празднеств, посвященных годовщине ее восшествия на престол[649]. Эссекс вновь просил денег, людей и продления своей миссии: холодная погода и болезни неизменно преследовали его войско, и солдаты уже открыто бунтовали[650].

Бёрли был не столько удивлен просьбами графа, сколько его внезапным появлением[651]. Он знал, что ради удовлетворения своих требований Эссекс преувеличивает успехи идущей осады. Тем не менее Елизавета пусть и с неохотой, но согласилась платить жалованье солдатам еще два месяца. Эссекс уверил королеву в том, что на разграблении Руана, а также перехватывая сундуки с золотом и другими ценными вещами, которые жители города сплавляют по реке, можно неплохо обогатиться. И она даже согласилась предоставить графу четыре королевских пинаса для блокады Сены[652].

Выехав из Уайтхолльского дворца в Дувр 5 декабря, Эссекс снова был в Нормандии 14-го числа[653]. Впрочем, поддержки одного Бёрли хватало ненадолго, и уже на следующий день после отъезда графа Елизавета вновь начала сомневаться в необходимости присутствия его самого и ее войск во Франции. 17 декабря Антон получил письмо от Бёрли, в котором тот описывает гнев королевы по поводу «писем короля и его просьб о помощи». Она начала догадываться, что ее французский союзник просто использует ее как источник необходимых ему средств[654].

Очередным поводом для отзыва Эссекса и его войск из Франции стали сообщения о том, что многие его офицеры голубых кровей погибли от чумы[655]. За два дня до Рождества Елизавета от руки написала графу письмо, полное прежних упреков, в котором требовала скорее вернуть на родину «господ благородных кровей», пока все они бесславно не полегли на чужбине. Затем она язвительно прибавляет, что пора бы вернуться и ему самому, если он «наконец понял, как сильно запятнал свое доброе имя, напрасно погубив столько людей и совершив множество иных проступков, позорящих благосклонно доверенное ему звание генерала»[656].

В сочельник королева написала еще одно, предельно краткое письмо, в котором приказывала провинившемуся фавориту срочно возвращаться обратно без каких-либо отговорок и задержек[657]. На этот раз тон письма был непреклонным:

Однако Елизавета не могла знать, что как раз в тот момент, когда она писала свое письмо, Эссекс наконец объединил силы с королем Генрихом для атаки на форт Мон-Сен-Катрин. Им удалось выбить войска Лиги с некоторых позиций, которые, впрочем, были возвращены ими с ответной атакой на следующий день[659]. Через три дня Эссекс решился на отчаянный шаг — штурмовать стены крепости под покровом ночи. Бирон снабдил его людей штурмовыми лестницами. Игнорируя просьбу королевы не подвергать себя опасности, он переправился через ров и приказал своим людям поднимать лестницы. Увы, они оказались почти на два с половиной метра короче стены[660].

Но Эссекс допустил еще одну ошибку: он приказад солдатам надеть поверх брони белые рубахи, чтобы они могли лучше видеть друг друга в темноте. Но из-за этого их лучше видели и вражеские стрелки, которые убивали убегающих солдат одного за другим[661]. Эта бесславная авантюра стала последней каплей. Для Эссекса вся нормандская миссия обернулась полным провалом. Генри Антон описал ситуацию, как всегда, бесстрастно, отметив, что неудачи графа Эссекса «погубили всякую надежду на взятие Руана»[662].

Во вторник 10 января 1592 года, сдав командование и попращавшись с Генрихом IV, Эссекс в последний раз торопился в Дьепп[663]. Усталый и удрученный, он выглядел уже не тем щеголем, что пять месяцев назад, даром что его пажи красовались все в тех же ярко-желтых ливреях. Было очевидно, что как военачальник он провалился, хотя его друзья и попытаются представить историю в ином свете. Не смог он удержаться и от театральности. Стоя на палубе поднимающего паруса корабля и прощаясь с Францией, он — жестом, достойным героев викторианских готических романов, — достал из ножен свой меч и поцеловал клинок[664].