– Садитесь, подождите, – смущенно улыбаясь, жена тракториста предложила стулья и незаметным движением притворила дверь, ведущую в смежную комнату. – Только, ради бога, вы ему наперед водку не давайте! – зашептала она, умоляюще глядя на нас. – Будет просить, скажите нет, и все, после работы рассчитаемся. И денег не давайте, а то напьется и никуда не поедет. И по пути не зевайте, а то выскочит, купит – и все…

«Это в тайге-то», – подумал я. Турецкий понимающе кивнул:

– Не зазеваемся, будьте спокойны.

Едва она успела закончить эту душераздирающую тираду, из комнаты в переднюю вышел, щурясь на свет, сам тракторист. Физиономия у него была смазливая, хоть и опухшая слегка: кудрявый русый чуб, синие глаза с поволокой. Нравятся русским бабам такие вот непутевые…

Жена, заискивающе улыбаясь, засуетилась вокруг него, стала объяснять, в чем дело, и по ее голосу я понял, как хочется несчастной женщине, чтобы муж согласился на наше предложение. Ваня меж тем хмуро молчал, неприветливо глядя на Турецкого исподлобья. Пошарил рукой на буфете, взял пачку папирос и спички и, ни слова не говоря, направился к двери. Я даже растерялся, но жена тракториста подмигнула – ступайте, мол, за ним на крыльцо, договаривайтесь, все хорошо!

Мы вышли из дома и встали на крыльце рядом с трактористом. Тьма стояла над поселком, хоть глаз выколи. Только красная точка папиросы тракториста мерцала в угольной темноте.

– Мы, собственно, зачем ищем шофера с трактором, – кашлянув, заговорил Турецкий. – Надо попасть в Кыштым, а говорят, дороги туда плохие. Вот и думаю, сможете отвезти?

– Можно, – неохотно признался Ваня.

– Завтра, например?

– Завтра? Ну, не знаю… Дела у меня завтра. Может, на той неделе зайдете. Тогда и договоримся.

– Срочно нужно.

Ваня покачал головой и выпустил густую струю табачного дыма.

– Трудно это. Даже не знаю…

– Сделай, Ваня. Очень надо, – положил ему на плечо ладонь Турецкий.

Ваня засопел, что должно было проиллюстрировать одолжение, которое он нам делал…

– Трактор-то у тебя на ходу?

– Вроде.

Я, волнуясь, что вся его затея окажется напрасной, если сейчас этот дуболом откажется ехать только потому, что у него хандра с перепоя и башка трещит, принялся тоже уговаривать его, суля всякие выгоды. В пылу разговора я услышал какой-то тихий звук, словно лилась тонкой струей вода, и запнулся, прислушиваясь.

«Этот придурок что, мочится прямо с крыльца?! – косясь на тракториста, подумал я. – Как же с ним жена-учительница живет?»

Справив с крыльца нужду и застегнув штаны, Ваня икнул.

– Водка есть? – спросил он.

– Сейчас нет. После работы рассчитаемся, – твердо произнес Турецкий.

– Не, тогда я никуда не поеду, – категорично заявил Ваня. – Сейчас гони две бутылки.

«Набить бы тебе морду», – подумал я. Кулаки, надо сказать, так и чесались.

– Нет, – твердо ответил Турецкий.

– Ну на нет, как говорится… – тракторист выплюнул окурок и с независимым видом заложил руки в карманы.

– И не надо! – разозлился Турецкий. – Что, думаешь, ты один тут такой умный? Я сто баксов предлагаю плюс мой бензин, да любому сейчас скажу, он согласится! Едешь завтра или мне к другому идти?

Ваня задумчиво почесал затылок.

– Ладно, завтра поеду.

– Вот это другое дело… Когда выезжаем?

– А как скажешь.

– Пораньше, наверное? Часов в девять, как рассветет?

Ваня пожал плечами, мол, хоть бы и в девять, какое мне дело?

Договорившись с трактористом, мы спустились с крыльца, но, дойдя до ворот, я вдруг понял, что мы не учли одну важную деталь: каким образом завтра в девять утра окажемся здесь, в поселке? Частник сразу и наотрез отказался везти теменью, в шесть утра, из Красноярска в совхоз. Выход был только один – ночевать в поселке.

– Интересно, есть тут Дом колхозника какой-нибудь или общежитие? – бормотал я, пока частник вез нас снова к зданию правления.

Наше появление было встречено почти восторженно. Бухгалтерша, окруженная какими-то людьми, судя по их лицам, уже успела рассказать про налет незнакомых гостей «с телевидения». Теперь на меня и Турецкого смотрели с жадностью.

– А вы с какого канала? А что будете снимать? А вы Якубовича знаете? – зашумели собравшиеся.

– Скажите, – спросил Турецкий, – у вас есть тут общежитие или Дом колхозника? Нам бы переночевать…

– Зачем вам в общежитие идти? – наперебой заговорили они. – Там же одни алкаши живут да переселенцы. Что вы! Вы же там и не заснете!

– У меня переночуйте, у меня дом большой, – предлагала бухгалтерша.

Мы, поколебавшись, согласились.

И вправду, дом новой знакомой Екатерины Федоровны мог бы вместить целую армию постояльцев. Я, конечно, бывал в загородных домах и побольше, и побогаче, но этот, стоящий на краю поселка, под самым лесом терем-теремок, не низок, не высок, был лишен помпезности в стиле новых русских. Видно, строился дом с любовью и для удобства хозяев. Был он деревянным, снаружи сложен из бревен, внутри отделан резьбой, полы и потолки узорчатые, наборные – просто Кремлевский дворец после реставрации! Витые резные лестницы в мансарду, резные косяки, резная мебель…

– Это все мой муж, – с гордостью говорила бухгалтерша, проводя нас в гостиную. – Сам все сделал, он у меня золотым мастером был, на все руки мастер. Простым столяром начинал, а как на пенсию вышел, днями и ночами в сарае просиживал перед своими станками. Все сам сделал.

– И мебель? – спросил я, оглядывая великолепный резной буфет в стиле девятнадцатого века.

– Все, – подтвердила бухгалтерша.

– А дизайн кто делал? То есть кто узоры составлял, чертежи? – пояснил Турецкий, заметив, что новомодное словечко вызвало у бухгалтерши недоумение.

– Он все сам и делал, то по открыткам смотрел, как в каких музеях, потом он в Ленинграде, в Петродворце бывал, там присматривался.

Я покачал головой.

«Жил бы на Западе старик, прославился бы как второй Чиппендейл…»

Бухгалтерша проводила нас на кухню, разделенную на собственно кухню и столовую изумительной по красоте ажурной перегородкой. Пока я ее разглядывал, пытаясь разобраться в хитросплетении рисунка, Екатерина Федоровна включила электрический самовар, нарезала подаренную Турецким колбасу и поставила на стол преподнесенную им же бутылку водки.

«Вот менталитет русского человека, – думал я. – Иностранец, немец какой-нибудь или англичанин, он бы этого не понял. Американцы еще попроще, но Европа!.. Решили бы, что женщина выставляет на стол их же подарки от скупости, чтобы своего не потратить. А ведь она, наоборот, самое лучшее жертвует гостям. Она эту водку лучше бы для своей причины припрятала, но не может… И колбасу эту она бы с превеликим удовольствием сама употребила, такой колбасы и в Красноярске, наверное, не сыщешь, не то что тут. Вот она, зримая разница между ними и нами».