Ламонт: Вы представляете себе нашу фирму... как обладающую гигантской властью над людьми и делами.

Брандейс: Но она обладает такой силой, мистер Ламонт. Вы, возможно, не осознаете этого, но вас боятся, и я полагаю, что эффект от вашей позиции направлен скорее на паралич, чем на расширение.

Ламонт: Вы меня безмерно удивляете. Как вы вообще пришли к убеждению, что люди нас боятся или что мы обладаем такой потрясающей силой?

Брандейс: Из собственного опыта.

Брандейс рассказал, как он предвидел неудачу с Нью-Хейвеном, обратился к бостонским банкирам с жалобой на руководство железной дороги, а ему ответили, что дорога - "любимица мистера Моргана" и что они опасаются исключения из будущих синдикатов облигаций Моргана, если выскажут какие-либо возражения. Вероятно, так оно и было: любая фирма, отказавшаяся от участия в одном выпуске Morgan, могла быть наказана в других.

В итоге Брандейс набрал больше очков в дебатах - есть ощущение, что Ламонт оказался не готов к яростному интеллекту адвоката, - но ни одна из сторон не изменила своей позиции. Тем не менее, беседа осталась в памяти Ламонта, особенно обвинение Брандейса в том, что Уолл-стрит не проявляет интереса к малому бизнесу. Спустя годы, консультируя Вудро Вильсона в Версале, Ламонт спросил президента, может ли он привести хоть один случай, когда достойной компании было отказано в кредите на Уолл-стрит; по словам Ламонта, Вильсон не смог. Знакомство с Брэндайсом положило начало многолетним усилиям Ламонта по созданию последовательной аргументации в пользу власти Morgan. Ему нужно было заставить других поверить в добродетельность банка. Благодаря ему самый сдержанный банк Уолл-стрит приобрел бы изысканный голос и четко выраженную идеологию.

В эпоху дипломатии компании оставались привязанными к своим банкирам с Уолл-стрит, но ниточки уже ослабевали. Эпоха баронства была основана на незрелости промышленности. Теперь крупные компании накапливали денежные резервы и финансировали расширение за счет нераспределенной прибыли. Когда частные банкиры были более известны, чем спонсируемые ими компании, эксклюзивные отношения с клиентами гарантировали им доступ к дефицитному капиталу. Но такие детища Моргана, как AT&T, U.S. Steel и International Harvester, становились уже состоявшимися компаниями национального и даже мирового масштаба, переросшими необходимость в защите со стороны банкиров.

Для поколения банкиров Пирпонта членство в советах директоров компаний-клиентов было непреложным атрибутом. Но в январе 1914 г., надеясь задобрить администрацию Вильсона, партнеры Моргана поразили Уолл-стрит, выйдя из состава директоров тридцати компаний, включая банки, железные дороги и промышленные предприятия. Джек ушел не только из New Haven, но и из New York Central, National City Bank, First National Bank и National Bank of Commerce. (Объединив New Haven с остальными, он не дал Брандейсу возможности получить удовлетворение от одиночного увольнения). Он надеялся, что это остановит поддерживаемое Вильсоном законодательство, запрещающее взаимодействие банков и компаний. Антитрестовский закон Клейтона 1914 г. запрещал вхождение в советы директоров конкурирующих компаний, но не запрещал банкирам входить в советы директоров компаний-клиентов.

Изменения в балансе между государством и бизнесом происходили с удивительной быстротой. В 1913 году была ратифицирована Шестнадцатая поправка, в следующем году резко возросли подоходные налоги, была создана Федеральная торговая комиссия. Джек принял эти изменения с горечью. Как и Пирпонт, он молча копил злость, пока она не переполняла его. Теперь же он тушил гнев внутри себя, предаваясь иеремиадам, которые предвосхищают его безжалостную враждебность к "Новому курсу". Он язвил против "деструктивных элементов", которые якобы управляли страной со времен Тедди Рузвельта. В июне 1914 г. он писал своему другу: "Большего количества совершенно некомпетентных и, по-видимому, основательно подкованных людей никогда, насколько я знаю, не управляло и не пыталось управлять ни одной первоклассной страной. Мексиканцы живут гораздо лучше, потому что их различные начальники только убивают и насилуют, а наши начальники управляют страной и делают жизнь невыносимой для гораздо большего числа людей".

Следует отметить последний эпизод в этом последнем расцвете прогрессивных реформ. 23 декабря 1913 года президент Вильсон подписал закон о Федеральной резервной системе. Вильсон, разумеется, настаивал на том, чтобы Федеральный резервный совет находился в Вашингтоне под политическим, а не банкирским контролем. "Есть только два варианта", - сказал он. "Либо отдать центральный контроль банкирам, либо отдать его правительству". В начале года Джек отправился в Вашингтон с планом Моргана по созданию центрального банка под частным контролем. Дж. П. Морган и компания не только разработали схему, но и красиво напечатали ее. Когда ближайший советник Вильсона полковник Хаус увидел привезенный Джеком план, он поспешно велел ему представить его Вильсону напечатанным на обычной бумаге, чтобы Брайан и прогрессисты не подумали, что Дом Моргана подбрасывает им заранее подготовленный план.

Федеральная резервная система, вступившая в действие в ноябре 1914 года, во многом стала для Моргана находкой. Она сняла с банка часть политического давления. Как пишет историк ФРС Уильям Грейдер, "как экономический институт, ФРС унаследовала благородную роль, которую Дом Морганов больше не мог выполнять, а также часть недовольства". Уменьшение власти Морганов было не столь значительным, как кажется на первый взгляд. Во многих отношениях вашингтонский совет, контролировавший двенадцать региональных банков, был беззубым. ФРС Нью-Йорка, напротив, стала центром взаимодействия с европейскими центральными банками и зарубежными валютными рынками . Таким образом, реальная финансовая власть осталась там, где она всегда находилась - на Уолл-стрит.

Важнейшей должностью в новой системе стал пост управляющего Федеральным резервным банком Нью-Йорка. Его первый заместитель, Бенджамин Стронг, имел в своем резюме имя Моргана. Он был протеже Гарри Дэвисона, который сделал его секретарем Bankers Trust и привлек в качестве личного аудитора Пирпонта во время паники 1907 года. Между ними существовала эмоциональная связь. Когда жена Стронга покончила с собой после родов, а через год умерла дочь, Дэвисоны взяли троих оставшихся в живых детей Стронга в свой дом. Затем Стронг женился на Кэтрин Конверс, дочери президента Bankers Trust, и к 1914 г. сам стал президентом.

В том же году, когда освободилась должность в ФРС Нью-Йорка, Стронг отказался от нее. Он не только поддерживал план Олдрича, разработанный банкирами, но даже выступал против Закона о Федеральной резервной системе. Только после длительных загородных выходных, проведенных с Гарри Дэвисоном и Полом Варбургом, он согласился на эту работу. Стронг хотел придать ФРС Нью-Йорка достоинство и престиж Банка Англии. Дом Моргана направил его к Тедди Гренфеллу за учебниками по работе этого банка. Благодаря влиянию Стронга Федеральная резервная система оказалась для Морганов скорее благом, чем угрозой. ФРС Нью-Йорка и банк будут иметь общую цель, и Дом Моргана станет известен на Уолл-стрит как банк ФРС.