До смерти Пьерпонта Джек не проявлял особого интереса к библиотеке. Но вскоре он перенял от отца привычку каждое утро листать ее сокровища. У Джека не хватало средств, чтобы повторить стремительное путешествие Пьерпонта по европейской культуре - его собственное коллекционирование не позволяло этого сделать, поэтому он сосредоточился на книгах и рукописях, специализируясь на инкунабулах - книгах, напечатанных до 1500 года.

По строгому указанию Пьерпонта Джек взял на работу библиотекаря Белль да Косту Грин, которая так и не смогла полностью оправиться после смерти Пьерпонта; со временем яркие шутки Грин очаровали сына не меньше, чем отца. А со временем проявилось еще одно забавное сходство поколений - то, с какой наглостью люди из Моргана захватывали рынок одного художника за другим. В 1905 году Джек подарил своему отцу рукопись "Ярмарки тщеславия" Теккерея, а позже собрал все оставшиеся на рынке произведения Теккерея. Затем он принялся за Теннисона, вызвав памятное замечание Грина: "Что касается теннисоновских вещей, которые лично я ненавижу, то это вопрос совершенствования вашей и без того очень большой и прекрасной коллекции имбецильности". Не менее чем Пирпонту, Джеку показалось пикантным свежее высказывание библиотекаря. Он ответил: "Я неохотно подтверждаю, что нам следует иметь идиотизм Теннисона".

Не будучи таким цыганом, как Пирпонт, Джек сосредоточился на создании величественных резиденций. В 1909 году он заплатил 10 000 долларов за бесплодный остров Ист-Айленд, расположенный на северном побережье Лонг-Айленда, недалеко от Глен-Коув. Чтобы сделать землю плодородной, он стал завозить навоз баржами. А после строительства каменного моста на материк Джек построил замок из красного кирпича стоимостью 2,5 млн. долл. по образцу букингемширского особняка Denham Place и назвал его Matinicock Point (иногда пишется Matinecock). Особняк, расположенный на участке площадью 250 акров, был украшен входом с колоннами, мансардными окнами и высокими дымовыми трубами. Всего в особняке было сорок пять комнат, включая двенадцать спален, тринадцать ванных комнат, восемнадцать мраморных каминов, гараж на шестнадцать машин и даже небольшой спортивный зал. После переезда Джека и Джесси в 1911 г. (при этом они сохранили за собой свой особняк на Мэдисон-авеню) Пьерпонт подтрунивал над сыном по поводу его близости к поместью Тедди Рузвельта. "Я тоже сожалею о близости к Ойстер-Бей, - написал Джек в ответ, - но рассчитываю пережить хлопотливого соседа". Каждое утро Джек добирался до Уолл-стрит по воде, останавливаясь у причала Нью-Йоркского яхт-клуба на Восточной Двадцатой улице.

Джек был заядлым охотником и любил мир английских загородных домов. Вместе со своим другом Эриком Хамбро Джек купил Ганночи, стрелковый домик с семнадцатью тысячами акров высокогорных болот на востоке центральной Шотландии. Это было романтическое место, поросшее вереском, пересеченное глубокими ущельями и кишащими лососем ручьями. Каждый год в августе Джек присоединялся к торговым банкирам и аристократам, отправлявшимся на север Шотландии для стрельбы по тетеревам. Его гости иногда добывали до тысячи птиц в день, а дочери Джека, наблюдавшие из окна домика наверху, радовались каждому промаху. Стрельба в Ганночи, в которой впоследствии участвовал король Георг VI, способствовала установлению новых близких отношений между Англией и домом Морганов.

Джек и Джесси Морган проводили в Англии до шести месяцев в году. Журнал Fortune оставил портрет их ассимиляции в британской жизни, начиная с первого пребывания, с 1898 по 1905 год: "В течение восьми лет они жили в Англии не как изгнанные американцы, а как полностью натурализованные англичане. Миссис Морган по своему происхождению и воспитанию легко приняла английский деревенский уклад, английские дома, английские сады - всю домашнюю экономику той жизни, которую жизнь в Бостоне была всего лишь более скудной копией. А ее муж обнаружил... что жизнь джентльмена и епископала может быть более изящной и естественной в Лондоне, чем на Уолл-стрит в Нью-Йорке".

В социальном плане Джек разделял снобизм своего отца и презирал суету американской жизни. Он никогда не пытался расширить свой круг общения или расширить свои симпатии. Он мог перейти из клуба Union Club в клуб Union League, но этим его социальные эксперименты и ограничивались. Он испытывал особый ужас перед приезжими. Для других летний отдых в Ньюпорте может быть прекрасным, но для Джека это место было "завалено ужасными вульгарными людьми, которые создают или, скорее, портят его репутацию".

Наиболее заметное различие между Джеком и его отцом заключалось в их отношении к полам. Оба не одобряли разводов между партнерами или сотрудниками и предпочитали иметь в банке секретарей-мужчин. (Примерно до 1940-х годов женщины, вышедшие замуж, должны были покинуть банк, и это правило привело к нескольким тайным бракам). Но Джек был пуританином и в личной жизни - трудно представить, чтобы он ругался или рассказывал непристойные истории, - и однажды он покраснел, рассказывая своим детям о фактах жизни. Возможно, реагируя на разврат отца, он был обходителен с женщинами и хранил абсолютную верность Джесси, симпатичной, несколько матронистой женщине.

Брак Джека и Джесси был почти удушающе тесным. Джесси заполнила ту маленькую точку сомнения, которая была внутри ее мужа. Уверенная и решительная, она поддерживала его самолюбие, и он во многих вопросах безоговорочно полагался на ее мнение. Джесси была строга с четырьмя детьми и управляла поместьем твердой, опытной рукой. Она была холодна и деловита, и ее дочерям было проще донести свои проблемы до отца. Но для Джека Джесси была той опорой, которая компенсировала его неуверенность в себе и гарантировала, что он избежит ужасной судьбы отца, лишенного любви.

Став новым хозяином дома Морганов, Джек сразу же столкнулся с двумя кризисами, унаследованными от Пирпонта. Возникшие после слушаний по делу Пуджо, они еще больше озлобили бы его в глазах общественности и подтвердили бы его чувство национальной неблагодарности по отношению к щедрости Моргана. Первый кризис был связан с коллекцией произведений искусства его отца, распоряжение которой Пьерпонт оставил ему в своем завещании.

Первоначально большая часть картин и предметов декора размещалась в Princes Gate, который из-за отсутствия достаточного пространства Пьерпонт отчаялся превратить в музей. (Книги и рукописи всегда находились под опекой Белль Грин в Нью-Йорке). До 1909 г. американские импортные пошлины делали перевозку этого "иностранного" крыла коллекции Моргана на родину непомерно дорогой; затем Пьерпонт, который был достаточно велик, чтобы сдвинуть горы Конгресса, добился принятия закона о беспошлинном освобождении произведений искусства, возраст которых превышал сто лет. Решение о перевозке коллекции было ускорено еще одним соображением: если бы к моменту смерти Пирпонта она находилась в Лондоне, его наследникам пришлось бы платить большие пошлины на случай смерти. Поэтому в 1912 году тысячи предметов искусства были упакованы