Престол, который основал в Трансоксиане сын Чингисхана Чагатай, с которого он правил частью Южной Сибири, в том числе страной угров, до Кашгара и Балха, что на границах Персии и Тибета, опустел в 1346 году, после смерти последнего из его потомков Казан-хана в бою с эмиром Казаганом, предводителем Туркменской орды; но и сам Казаган после прихода к власти и свержения нескольких местных вождей был убит в 1357 году. Бедствия, постигшие государство из-за дурного правления его сына Абдуллы, и распри, разделившие многочисленных ханов и туменбаши[199], которые похвалялись своими родственными отношениями или связями, даже самыми далекими, с Монгольской императорской династией, предоставили Тимуру случай и возможности, из-за отсутствия которых в иной стране или в иное время его имя навсегда могло остаться в неизвестности, для возвышения, и в возрасте двадцати четырех лет он выступил в качестве освободителя своей страны, когда той угрожала гибель из-за нашествия хана могущественного племени калмыков, и приложил усилия, чтобы восстановить мир и единство среди своих погруженных в смуту соотечественников.

Четвертый предок Чингисхана и девятый Тамерлана были братьями; и по татарской традиции было условлено, что потомки старшего будут всегда занимать место хана, а потомки младшего будут при них министрами и генералами; и один из последних, по имени Карашар Невиан, был первым визирем Чагатая, чье потомство прервалось, а страну подчинили себе ханы Туркмении, когда-то подвластной Чагатаю; а против них, в свою очередь, выступили их соперники геты, или калмыки северных районов, и оба народа обложили своих новых подданных жестокими поборами и бременем.

Тимур родился 9 апреля 1336 года в селении Шахрисабз, примерно в 65 километрах к югу от Самарканда, где его отец эмир Тарагай был потомственным вождем и командовал конницей. Уже в возрасте двенадцати лет он служил солдатом и участвовал во многих отчаянных сражениях, затем девять лет путешествовал по чужим странам, где внимательно наблюдал за нравами, законами и образом правления, стараясь узнать и научиться всему, чему только мог; и во все периоды своей жизни он не упускал возможностей читать труды по истории, поэзии, философии, науке и искусству. Воспитанный мусульманином, он стал в высшей степени нетерпимым и фанатичным приверженцем учения пророка; хотя его характер, по-видимому, изначально не был ни черствым, ни бессердечным, пока не ожесточился из-за военной жизни, долгого участия в варварской войне и самого неумеренного и беспринципного честолюбия. По мнению историка Ибн Арабшаха, в среднем возрасте Тимур был высок и довольно тучен, имел длинные ноги, крупную голову с высоким лбом и был чрезвычайно силен; его глаза пылали огнем, цвет лица был светел, черты лица приятны, а голос громок и пронзителен. Из-за тяжелой раны, полученной еще в 1360 году в бою с туркменскими войсками, он не мог пользоваться правой рукой; или, по мнению некоторых авторов, в результате падения, которое вызвало приступ паралича и сделало его до конца жизни хромым на правую ногу; и, как сообщает нам один из его биографов, слепым на тот же глаз, из-за чего недруги прозвали его Тимур Лянг, то есть Тимур Хромец, что европейцы уже превратили в Тамерлана. Он страстно любил шахматы, в которые играл необычайно хорошо[200], и, будучи серьезного и строгого нрава, он не позволял допускать к себе шутов и фигляров, и ни одно преступление не гневало его так, как обман, неискренность и вообще малейшая ложь. После прихода к власти он носил кольцо-печатку, украшенную только этой надписью: «Благополучие в справедливости», и его дворец был известен под высоким именем убежища науки и добродетели.

В 1359 году его дядя Хаджи Барлас, ставший после отца Тимура эмиром Шахрисабза, или Кеша, услышав о приближении войск калмыцкого хана, который грозил его беззащитной маленькой области полным разорением, решил покинуть родной край и с несколькими воинами, которые еще оставались с ним, бежал в Хорасан по владения персидского шаха и под его защиту. С этим намерением он со своим племянником и войсками дошел до реки Гихон; но на сердце у молодого Тимура лежала тяжесть из-за того, что он отдал своих несчастных подданных жестокой ярости врагов, и, видя, что его страна окружена и со всех сторон осаждаема недругами и разрываема в клочья соперничающими фракциями внутри и что ей угрожает почти неминуемая гибель и рабство, он решил попытаться спасти ее, вступив в войско одного из враждебных племен, и с его помощью сумел освободить свой народ от остальных, поскольку считал, что лучше подчиниться одному могущественному владыке, нежели быть растоптанным под ногами тысячи мелких царьков. Стоя лагерем на берегу Гихона и готовясь к переправе, Тимур пришел в палатку дяди, изложил перед ним свой замысел и сказал, что ему следует уступить калмыцкому хану и присоединиться к его войскам. «Царство без вождя, – сказал он, – как тело без души, и, раз ты решил идти в Хорасан, мне следует вернуться в Кеш и помочь жителям страны, а оттуда пойти и броситься к ногам великого хана и предложить ему мою службу. Я стану другом с беками и вельможами его двора и всеми силами постараюсь предотвратить бурю, грозящую нашей стране, и спасти от погибели ее несчастных жителей, которых Бог отдал на наше попечение и за которых Он строго спросит». Хаджи Барлас одобрил его план, считая, по словам персидского историка, что его племянника воодушевляет предопределение и ему суждены какие-то великие подвиги, и Тимур сразу же отправился в калмыцкий лагерь, и впоследствии хан подтвердил его права на титул эмира Кеша. Тимур некоторое время прослужил в рядах калмыков и очищал Трансоксиану и Туркестан от всех остальных враждебных сил. Между тем его союзника у калмыков сменил другой правитель, и Тимур, воспользовавшись спором, возникшим между ним и новым ханом, чтобы разорвать всякие связи с его войсками, присоединился к союзу местных правителей, которых призвал объединиться в общей войне за независимость и возглавил. Он часто оказывался в чрезвычайно опасном положении, как, например, однажды в пустыне враг напал на него, когда вместе с ним было всего три всадника, а остальные – хорезмцы – бросили своего вождя; и, спрятав жену в пещере, он в одиночку, без поддержки бросился на врага. В другой раз Тимура вместе с его постоянным спутником и шурином эмиром Хусейном взял в плен Алибек, подлый и завистливый союзник, и шестьдесят один день держал в отвратительном подземелье; и снова он был вынужден спасаться вплавь через Гихон и несколько месяцев блуждать по безлюдной пустыне. Но, упорно выполняя свой замысел, он не позволял никаким ранам и опасностям встать на своем пути и, собрав своих разрозненных приверженцев, воодушевил их собственным примером и мужеством, и в конце концов ему удалось изгнать калмыков из окрестностей Самарканда в их бесплодные степи. Но, обнаружив, что даже самый бедный вождь из помогавших ему теперь, когда их страна освободилась от врагов, рассчитывает стать независимым государем и царствовать в одиночку в своей деревне, и прекрасно понимая, что такой уклад лишь приведет к возобновлению междоусобных войн и к новому потоку захватчиков, молодой победоносный полководец созвал курултай тюркских князей и знати и предложил выбрать ханом чингисида Кабул-шаха Оглана, дервиша-скитальца. На церемонии в честь нового правителя Тимур получил титул Сахибкиран, Герой эпохи, и освободил из заключения всех захваченных в плен вражеских военачальников и офицеров. Но Трансоксиане не суждено было долго оставаться в мире; калмыки снова вторглись в страну; и Тимур снова выступил против них со своими верными войсками и победил их, но впоследствии был вынужден отступить вместе с Хусейном; враги осадили Самарканд, но Тимур отбросил их в кровопролитном сражении под его стенами и в конечном итоге изгнал всю их армию из своей страны. Однако, когда этим врагам пришлось спасаться бегством, явился еще более грозный противник в лице Хусейна, до той поры постоянного спутника его опасностей и побед, который завидовал растущей власти и славе своего шурина, выступил против Тимура с оружием в руках и побудил многих присоединиться к восстанию. Охлаждение давно уже росло между этими двумя вождями, но они оставались в мире друг с другом до смерти Ульджай-туркан ага, жены Тимура, которая, сочетая бесстрашие с мягкостью и приветливостью, сопровождала своего мужа и брата в большинстве их походов и в течение некоторого времени была между ними единственным связующим звеном, поскольку поначалу муж ее нежно любил. Хусейн, овладев провинцией Балх с укрепленными городами и крепостями, посадил мятежного военачальника на ханский престол и направился к Самарканду с огромным хорошо организованным войском. На полпути его встретил Тимур, который, прежде чем вступить с ним в бой, собрал свою армию и произнес перед нею короткую и необычную речь: «Сегодня, храбрецы, для воинов наступил день плясок, полем для пляски будет поле боя, музыкой – боевые кличи, а вином – кровь врага». После этого он атаковал и полностью разгромил Хусейна с его приверженцами, заставив их бежать в пустыню, но тем не менее через несколько месяцев мятежник сумел так сплотить свои рассеянные войска, чтобы снова выступить на соперника, и война с обеих сторон продолжилась с удвоенной силой и яростью. Наконец, проиграв множество битв, потеряв в осаде множество крепостей и оставшись без войск, Хусейн был взят в плен и, дрожащий, предстал перед лицом своего уязвленного победителя; но Тимур чрезвычайно милостиво принял пленника и обещал ему освобождение при условии, что он совершит паломничество в Мекку, и, отвечая шейху соседней области, чьего брата убил Хусейн и который просил Тимура отомстить за убийство казнью его пленника, сказал: «Отдай того, кто совершил против тебя зло, в руки времени, и тогда время и судьба отомстят за тебя»[201]. По словам его персидского историка, после разговора, расставаясь со своим прежним близким другом, Тимур проливал слезы; и шейх, опасаясь, что воспоминания об их давней дружбе преодолеют его благоразумие и гнев и что он позволит негодяю избежать кары только для того, чтобы снова восстать против него, приказал подкараулить Хусейна и убить его в укромном месте, прежде чем он успеет далеко уйти. Но хотя Тимур обошелся с эмиром Хусейном столь милостиво, других мятежников постигло куда более суровое наказание; двоих сыновей Хусейна, попавших ему в руки, сожгли, а прах их развеяли в воздухе; еще двое бежали в Индию, где и погибли; мятежный хан был предан смерти; его дворец вместе с эмирским сровняли с землей и стерли всякое воспоминание о мятеже и его главе.