— Поменяйся с ней лучше лицами. Тогда даже поляки ее не тронут.

С тех пор Рамер не разговаривал с Хейне. И тем не менее, именно его идея помогла Хейне выпутаться из сложной ситуации. Штолленберг, часто заходивший к Тайхману, сказал Рамеру, что у второй роты экзамен по астрономической навигации начнется только в 10 часов. С 8 до 10 курсанты этой роты будут сдавать устные экзамены по второстепенным предметам, но это была чистая формальность, и Штолленберг, который в тот день оказался дежурным мичманом, мог на экзамен не приходить. Экзамен принимали преподаватели со стороны, не знавшие курсантов по фамилиям и просто пересчитывавшие их. Идея Рамера заключалась в том, чтобы письменный экзамен вместо Хейне сдавал Штолленберг.

Ровно в 8 часов прибыл командующий флотом. Штолленберг проверил посты, доложил и распустил их. Потом, когда адмирал слушал ответы курсантов второй роты, Штолленберг пришел на экзамен в первую роту, сел позади Тайхмана и спокойно заполнил экзаменационный лист мичмана Герда Хейне, который лежал в это время на своей койке и спал. Штолленберг закончил одним из первых. С улыбкой на лице он сдал свою работу и отправился в караульное помещение.

Тайхман, закончив писать, бросился в столовую и накупил как можно больше таблеток декстроэнергетика. Это была единственная съедобная вещь, которую можно было приобрести без талонов. Он отнес их Хейне, который проглотил их, но его желудок тут же выбросил их обратно. Потом он одним глотком выпил бутылку содовой, надеясь, что угольная кислота ему поможет, — подкрепившись таким образом, он отправился сдавать устные экзамены.

Адмирал пришел в экзаменационную аудиторию и стал проверять, что знают мичманы. То, чего они не знали, у них не спрашивали. Хейне так и не вызвали — он спрятался за большим небесным глобусом. Но, покидая аудиторию, он подозрительно громко рыгнул — сказалось действие угольной кислоты. Командир взвода увидел, что он пьян, и доложил ротному.

Хейне объяснил ему, что пропустил несколько стаканов из страха перед экзаменом — он всегда их ужасно боялся. И командир роты ему поверил.

Среди четверых курсантов из отделения Тайхмана, которые завалили экзамен и остались на второй год, был и колониальный завоеватель Рамер. Для него это был тяжелый удар. Соседи пытались успокоить его, говоря, что впереди еще много времени и ему нечего торопиться и что, пока идет война, лучше места для изучения суахили, чем Морская академия, не найти. Рамер отвечал, что он никак не может решить, из какого оружия ему застрелиться.

Все пригодные для службы на подводных лодках были автоматически записаны добровольцами в подводный флот. Штолленберг и Тайхман попали в третью флотилию подплава, а Хейне — в шестую. Они расстались в Париже; Хейне сел здесь на поезд, шедший в Лорьян, а Тайхман и Штолленберг на том же специальном поезде командования подводным флотом уехали в Ла-Рошель.

Тайхман и Розенкранц получили направление на лодку, которой командовал лейтенант Лютке, а Штолленберг — на лодку лейтенанта Венера. Но после небольшой выпивки с адъютантом командира флотилии Тайхман и Штолленберг были направлены на лодку Лютке, а Розенкранц — на лодку Венера.

Подводная лодка держала курс на запад.

Когда Тайхман заступил на вахту по борту, в левой четверти мигал маяк на мысе Финистерре. Через четверть часа он пропал из вида. Видны были только огни испанских рыболовецких судов; потом исчезли и они, остались только чайки. По морю шла легкая зыбь; чайки спали на волнах и в лунном свете казались неправдоподобно белыми, напоминая издалека снежки.

Моряки на мостике измучились и замерзли, но глаза их без устали вглядывались в ночную тьму. Позади них, на востоке, над горизонтом появилась бледно-зеленая полоска, и, когда она приняла желтый оттенок, старпом крикнул в люк рубки:

— Командиру — светает.

Командир поднялся на мостик. Старпом, выполнявший обязанности вахтенного начальника, доложил ему обстановку, сообщив курс и скорость лодки. Командир выслушал доклад молча. Он взял протянутый ему секстант, определил высоту звезды и спустился вниз.

Не отрывая бинокля от глаз, Тайхман спросил старпома:

— Старик всегда такой молчаливый?

— Когда никого не разносит, то да.

На мгновение наступила тишина. Потом они услышали, как позади них на палубу льется вода. Старпом обернулся и сказал:

— Доброе утро, доктор.

— Доброе утро, господа. Смешно, но я люблю делать это, когда меня не видит солнце. Я его стесняюсь, ха-ха-ха.

— Следующий раз, когда подниметесь на мостик, не забудьте, пожалуйста, сказать: «Один человек на мостике».

— Конечно скажу. А зачем это?

— Я должен знать, сколько человек находится на мостике, кроме вахтенных. На случай срочного погружения.

— Хорошо, я запомню. А теперь — один человек покидает мостик.

— А вы понятливый, доктор.

— Всегда таким был.

— Тайхман, вы могли бы и поздороваться с господином Тиммлером, — заметил старпом. — Нравится он вам или нет, но это наш военный корреспондент.

— Я его терпеть не могу, — заявил Тайхман.

— Наш шкипер тоже нас терпеть не может.

— Но мы же не военные корреспонденты.

— Не могу понять, что вы против них имеете. Тиммлер — доктор философии, а в свободное время пишет книги.

— Я ничего не имею против военных корреспондентов. Наоборот, всегда слышал о них только хорошее. Но скажите по правде — вам самому он нравится?

— Глаза бы мои на него не смотрели.

В эту минуту появилось солнце, и все вокруг мгновенно преобразилось. Тонкие, словно шелковые нити, первые нежные лучи робко поднялись над горизонтом. Постепенно они превращались в сверкающие стрелы, которые пронзали черные, как ночь, облака и поджигали их. И тут над горизонтом показался краешек огромного огненного шара; небеса запылали, чайки с криком взмыли вверх, — это из-за моря поднималось светило. Вуаль тумана, покрывавшего океан, разорвалась, и Тайхману показалось, что море дымится. Чайки парили над лодкой, расправив неподвижные крылья, словно орлы. Долгими пронзительными криками они приветствовали утро, одна из них летела прямо на лодку, расправив крылья и ни разу не взмахнув ими…

— Полный вперед. Лево руля. Открыть огонь по готовности! — крикнул старпом.

Но было уже поздно. Самолет успел сбросить бомбу. Она упала справа по борту в 10 метрах от лодки. Вахтенных на мостике окатило с ног до головы. Самолет скрылся.

На мостик выскочил командир. Старпом доложил ему о том, что произошло.

— Ублюдки! — сказал командир.

Никто так и не понял, кого он имел в виду — британцев или вахтенных. Затем он отдал команду на погружение. Командир и за ним два сигнальщика скрылись в люке; потом туда нырнул Тайхман и, наконец, старпом.