— Упакуй все снова, — заорал он, — и сделай еще один круг.

— Больше не побегу, — заявил Тайхман, — я устал.

Этот разговор происходил в дверях, и курсанты из других комнат все слышали.

Виссман ни разу еще не получал такого ответа. На мгновение он растерялся, а затем произнес дрожащим, но очень мягким голосом:

— Понимаешь, что ты сейчас сделал?

— Да, господин лейтенант. Я отказался выполнить приказ. Но я только что выписался из госпиталя и не собираюсь делать то, от чего снова могу очутиться на больничной койке.

— Что ты собираешься или не собираешься делать, никого не интересует. А как ты оказался в госпитале?

— Я был ранен.

— Ах, ты был ранен. Тогда разреши задать тебе один вопрос — почему не носишь нашивку о ранении?

— Она пришита к моему бушлату, а бушлат лежит в рюкзаке.

— Ах вот в чем дело. А разве ты не знаешь, что должен явиться к офицеру на доклад в повседневной форме одежды?

— Я этого не знал.

— Так вот, теперь знай. Более того, повседневная форма включает в себя все нашивки и награды. Я что, по запаху должен догадываться о твоем ранении? Тем не менее, я доложу о твоем поведении ротному.

Позвонил гонг к обеду.

В столовой всех заставили стоять целых пятнадцать минут. Затем появился офицер, прошел вдоль столов, проверил у некоторых курсантов ногти, отослал двух из них остричь их, подошел к своему стулу, стукнул по нему деревянным молотком и сказал:

— Садитесь.

Курсанты сели и принялись есть. На обед был подан свекольный салат, хлеб и засохший сыр.

На следующее утро Тайхман явился к командиру роты и получил выговор.

Вот как он получил второе взыскание.

Командир роты произнес речь, приветствуя новых курсантов. Это был массивный мужчина с жирными щеками; издали его сияющее лицо напоминало лица ангелов на картинах Рафаэля, если не обращать внимания на лысину, красовавшуюся на макушке его головы. Он начал свою речь так: «Господа, некоторые из вас прибыли из Франции, но если вы думаете, что для того, чтобы стать хорошим моряком, надо не менее семи раз переболеть гонореей, то ошибаетесь. Я скоро женюсь… Здесь нет ничего смешного, черт побери. Между моей женитьбой и тем, что я сказал до этого, нет никакой связи. Конечно же нет… В любом случае вы скоро разучитесь смеяться. Это не относится к женитьбе… Я запрещаю вам неправильно истолковывать мои слова… Я просто хотел напомнить вам, что вы должны постоянно готовить себя к будущему браку; ведь вам тоже когда-нибудь придется жениться. Нет-нет, слово „придется“ не подходит… Вы женитесь, только если захотите, если достигнете необходимой для этого зрелости… Да, господа, офицеры военно-морского флота должны быть чисты телом и душой. Для морского офицера брак — это единственная, уникальная возможность иметь детей… Прошу вас прекратить глупый смех. Я этого не потерплю. Вы еще просто дети. Вы не созрели до серьезного разговора. Я это запомню… Я имел в виду, конечно, что брак — это единственная возможность для офицерских жен иметь детей… Здесь, в Фленсбурге, много прекрасных женщин…» В конце речи он три раза произнес «Хайль Гитлер!».

Нельзя сказать, чтобы Тайхман смеялся громче всех, но ротный запомнил его бас, кроме того, он стоял в конце строя, а ротный уже знал его. И Тайхман получил взыскание.

В тот же день в комнату, где он жил, зашел мичман Рамер, курсант-второгодок, и обменял свой КМП, вместе с инструкцией о том, как его использовать, на две пачки сигарет. КМП назывались коробки с морскими призами и означали девиц, которые посещали танцы в Морской академии. Эти девицы высоко здесь ценились, поскольку их было слишком мало. Их передавали от одного курса к другому, но они не становились от этого моложе. Рамер с большой выгодой торговал своими КМП, поскольку Бог обидел его внешностью. Он напоминал карлика с большим обрюзгщим лицом и мясистым курносым носом; рот его походил на рот головастика, а волосы — на стерню. Когда он шел, создавалось впечатление, что ему надо чем-то уравновесить свою голову, чтобы она не упала на землю.

У мичмана были также записи речей ротного.

— Перед слушателями каждого курса, — сказал Рамер, — командир произносит одну и ту же речь, и всегда бывает очень интересно следить за ней по тексту, который вы держите в руках, и отыскивать ошибки, которые он делает, произнося свои три обязательные речи: первую — перед новобранцами, вторую — при производстве курсантов в мичмана и третью — перед разъездом выпускников после последнего экзамена. — Но тексты речей никого из соседей Тайхмана не заинтересовали.

Рамер был большим занудой — убрав в карман свои КМП и инструкции к ним, он вытащил из рундука огромный том и принялся изучать вслух суахили. Он был искренне убежден, что ему суждено судьбой стать губернатором немецкой Восточной Африки, и ни на минуту не сомневался, что немецкие колонии после войны станут частью Третьего рейха. У него были и другие заскоки, отчего жить с ним было очень тяжело. Он считал себя не только будущим правителем Африки, но и человеком, умеющим пить. На самом деле он срубался, выпив всего полбутылки шнапса. Когда Рамер возвращался домой после своих питейных подвигов, соседи по комнате должны были раздевать его, засовывать под холодный душ и укладывать в постель, а он во время всех этих манипуляций регулярно блевал шнапсом. Его третьим бзиком была коллекция оружия, насчитывающая якобы сорок ружей и семьдесят три пистолета. К несчастью, ему пришлось оставить ее дома. И соседи по комнате должны были каждый день выслушивать сожаления Рамера по этому поводу.

— Мы уже встречались с вами, — сказал ротный, когда Тайхман явился к нему на следующий день. На этот раз он получил строгий выговор.

А вот как Тайхман получил третье взыскание.

Он нарушил традицию, а без традиции существование Морской академии было бы немыслимым.

Традиции были связаны с различными типами кораблей. Все зависело от того, на каком из них проходил службу преподаватель тактики. Если он служил на линкоре, то становым хребтом немецкого флота были линкоры; если же он служил на торпедном катере, то хребтом флота были катера, то же самое можно было сказать и об эсминцах. Но никто из преподавателей не служил на подводных лодках. Поэтому в заданиях по тактике разведывательный патруль всегда состоял из нескольких линкоров, авианосцев, крейсеров и дюжины эсминцев. Преподавателей ни в малейшей степени не смущало то обстоятельство, что в то время немецкий флот имел только два небольших линкора, три или четыре крейсера и совсем не имел авианосцев.

Командир взвода, в котором служил Тайхман, чувствовал себя в этой обстановке как дома. Его хобби был морской этикет, поведение по отношению к старшим по званию и тому подобное. Много времени он уделял изучению таких вопросов, как, например, знакомство двух семейных пар. Как в подобной ситуации следовало представлять супругов, если неизвестно, какая из дам старше? Иногда преподаватель приводил в класс свою жену, и курсанты учились целовать ей руку.