– Что же вы молчите, дорогая? – спросил усач.

– Простите, – Тиса выдернула свою ладонь из руки глашатая. – Вы ошиблись.

Она покинула сцену под свист недовольных. Аврелий на миг смешался, но быстро нашелся и принялся объявлять следующий номер.

Клара стояла за кулисами, не скрывая ехидной ухмылки, полной превосходства. За ее спиной застыли удивленные Клим и Строчка, видимо, привлеченные объявлением глашатая.

– Ты же мечтала о славе? Разве нет? – усмехнулась Клара, когда Тиса приблизилась к ней. – Что ж ты не показала себя, сильная видящая?

Войнова сдержала порыв наградить ее оплеухой.

– Зато ты себя отлично показала.

– Так это твоих рук дело? – Климентий приблизился, похоже, он уже сложил в голове два и два.

– А что такого? – Черные брови вздернулись дугой. – Она не искун, Клим. И только что подтвердила это на сцене. Она просто дурачила всех нас. Тебя, между прочим, за нос водила и продолжает водить.

– Прекрати, Клара! – зашипел Ложкин.

Оставаться больше в этом душном месте и слушать перебранку не осталось ни малейшего желания. Мечта о глотке свежего воздуха погнала Тису прочь из театра.

В глубине городского сквера музыка и шум празднества не казались такими оглушительными. Девушка свернула на широкую аллею, не обращая внимания на спешащих к площади встречных прохожих. Еще только наметились сумерки, а по случаю Сотворения в сквере уж сияли фонари, собирая вокруг себя себя рой мелких снежинок. Свет ложился полосами на утоптанный наст дорожки, выхватывал из предвечерней серости кусты в снежных шапках, пузатые парковые вазоны, припорошенные скамьи.

Если бы не утреннее видение, в котором ей явился блистательный высший свет столицы в лице безупречной красавицы баронессы Разумовской, наверное, Тиса бы не так остро восприняла выходку Клары. Перед внутренним взором продолжал стоять зрительный зал, оценивающие взгляды свысока, липкая улыбочка Озерского, который разглядывал ее, словно кобылу на базаре. И этот свист. Отвратительно.

Дошагав до круглой, спящей под снегом клумбы, она остановилась и перевела дыхание. А Разумовская! Единый, взгляды, которыми вэйна одаривала Демьяна, – верх бесстыдства… или вершина утонченного соблазнения. Разве возможно противостоять такой женщине? Ответ казался ей очевидным. На душе стало совсем неприятно. Оглянулась… В пятне света очередного фонаря собралась стайка голубей. Птицы семенили, склевывая крошки. Девочка сидела на краю скамьи, отщипывая кусочки от хлебной краюхи. Тиса узнала ее. Та самая смешная девчушка из приюта. Поля, а для всех приютных – Поня, из-за того что когда-то не выговаривала букву «Л». Ноги сами понесли Войнову вперед. Присев аккуратно на другой край скамьи, она откинулась на деревянную спинку, наблюдая за голубями. Птичья суета подле девочки поубавилась – Понька узнала нежданную соседку и перестала бросать хлеб. На миг Тисе даже показалось, что малышка сейчас сорвется с места и сбежит, оставив ее одну на этой лавке, в этом сквере. Но тянулись секунды, а ребенок оставался на месте, поглядывая с опаской в сторону взрослой. Затем птицам снова посыпались крошки. На этом думы опять затянули Тису в свой омут.

– Вы грустная. – Детский голос вывел ее из задумчивости.

Девочка оказалась рядом. В двух шагах. Чумазое любопытное лицо, вздернутый носик. Из-под растянутой вязаной шапки торчали льняные завитки волос. Старый бесформенный ватник был гораздо большего размера, чем нужен ребенку.

– Немножко.

– Потому что я забрала ваш шарф?

Малышка совсем не по-детски вздохнула. Засопела, отводя взгляд. А Войнова не сразу поняла, о чем речь. Ведь она давно забыла о пропаже.

– Нате, – подумав, собеседница вытащила из-за спины ком вязаного полотна, – я не нарочно… Чего не берете-то? – Девочка подхватила спадающий конец шарфа.

Но Тиса не смотрела на вещь, некогда ей принадлежавшую. Она видела грязные варежки, штопанные многократно и все равно не до конца, так как в прорехах виднелись детские пальцы.

– Оставь себе, Поля.

– Спасибо… – Она подняла удивленные глаза. Светлые. Почти такого цвета, как у мужчины, который неотступно занимает ее мысли последние месяцы. – Откудова знаете мое имя?

– В приюте девочки сказали.

– Ага. – Подумав немножко, малышка по-хозяйски намотала себе на шею шарфик, на сей раз не стараясь спрятать его под ватник. – Тока кличьте меня Поней лучше. Мне так обычно.

Тиса кивнула в ответ. Смешная девчушка. И такая не по годам самостоятельная.

– А меня зовут Тиса. Почему ты здесь одна?

Малышка фыркнула, насупив брови.

– Ритка сговорила всех, чтоб меня на горку не брали.

Оказалось, что на горку не пускают малых, только в сопровождении детей постарше или взрослых. А девчонки из приюта, должно быть, не забыли отказ Пони поделиться шарфом, потому и не желали брать ее с собой. Странно, что взрослые не приглядывали за ребятней. Но и на этот вопрос нашелся ответ. Оказывается, таким маленьким, как Поня, вообще причиталось оставаться в приюте. Какой-то бабе Жнусе наказали сидеть с малышней, пока остальные веселились на празднестве. Однако бабуля любила поспать на «посту», и Поня просто удрала из-под опеки, воспользовавшись той самой дыркой в заборе, которой лазали обычно девчонки из старших.

– Тебя не накажут за самовольство? – всерьез обеспокоилась Тиса.

Девчушка сморщила носик.

– Не прознают, я вернусь загодя. Баб Жнуся, ежели спит, то это надолго. И храпит знаете как шибко! – малышка озорно хрюкнула носом.

– А если увидит тебя кто из «Крова»?

– Не увидят. Им всем до нас дела нет.

Похоже, последнюю фразу Поня позаимствовала у старших девочек. И даже интонацию взяла взрослую, неподходящую по возрасту.

Девушка несколько секунд смотрела на малышку, раздумывая, спросить или нет о ее родителях. Но так и не решилась. Вместо этого встала со скамьи, отряхнула от снега пальто.

– Знаешь, что? Я вот подумывала покататься на горочках. Только компании мне не нашлось доброй. Хочешь пойти со мной?

В конце концов, праздник – не время для печали.

От вопроса глаза девчушки заискрились, соперничая блеском со снегом. Лишь на пару мгновений ее чело омрачила тень недоверчивости и тут же исчезла. Оглядев странную, но уже не страшную взрослую, Поня согласно кивнула.

Они двинулись по аллее обратно к площади. Девушка и ребенок. А минут через пять в толпе народа уже вместе влезли на самую пологую горку – Карпа святой Леи из сине-зеленого льда. Усевшись на деревянную ледянку, Тиса усадила девочку к себе не колени.

– Ну что? Поехали?

И ответ, полный предвкушения и звонкого восторга:

– Да!

Боже, как, оказывается, здорово снова вспомнить детство! Когда катишься с горки и морозный ветер холодит разгоряченные щеки! Когда ощущаешь скорость и визжишь, подпрыгивая на пригорках. Когда смех рвется из груди сам и ты в конце пути, кажется, без сил лежишь на снегу и смотришь в звездный небосвод, высокий, бесконечно удивительный и непонятный, как наша жизнь.