Это было похоже на взрыв. Они заметались, загомонили,перебивая и не слушая друг друга, а тот, в рваном свитере, подскочил ко мне изакричал в лицо:

– Поняли? Поняли наконец, что не вы одни – люди? Что невас одних сделали марионетками? Поняли? Что случилось? Должно было что-тослучиться… Эй, потише!

– Это долго объяснять, – сказал я. – Не местои не время. У вас должны быть старейшины, вожди, начальники…

– Они есть.

– Прекрасно, – сказал я. – Самое позднеезавтра я к вам приеду, так что ждите.

Он часто, торопливо кивал. Выходит, исторические моментыбывают и такими. Впрочем, церемонность поз и пышность речей, отливающие бронзойкрылатые афоризмы – все это парадная живопись, приглаженная грубая проза…

Все произошло, как и было задумано: настежь распахнулисьворота, автоматчики оттянулись в глубь двора, грузовик подогнали вплотную кдвери в подвал.

До последней минуты я опасался инцидента, вспышки. Те, чтоостались с Ламстом, поверили в необходимость и важность перемен, но четыре годавойны нельзя вышвырнуть, как стоптанный башмак, нельзя лечь спать однимчеловеком, а проснуться другим, между ними еще долго будет стоять кровь и этипроклятые четыре года – часы по хронометрам внешнего мира…

Я был готов стрелять в любого, кто попытается поднятьавтомат, однако обошлось. Грузовик на полной скорости вылетел со двора. Мнежали руку (Бородач), хлопали по спине (Ламст и Блондин), чмокали в щеку (Кати),клали лапы на плечи и норовили лизнуть в нос (Пират), но чокаться шампанским,разумеется, было еще рано…

– Хватит, довольно, – сказал я, уклоняясь от рук,поцелуев и лап. – Ламст, снаряжайте меня в дорогу. Машину, палатку,провиант, ну и оружие, чтобы я мог при необходимости поговорить по душам свашими драконами. Большой туристский набор для одного.

– Для двух, – сказала Кати.

Я посмотрел на нее весьма неласково:

– Не умеешь считать. Для одного.

– Ой, правда… – сказала она. – Не умеюсчитать, дуреха, – для троих, не оставим же мы Пирата, он обидится.

– Дело, – сказал Бородач. – Одному вам ехатьне годится.

– Нет уж, друзья, – сказал я. – Это вам неэкскурсия.

– Никто вам и не навязывает экскурсантов, – сказалЛамст. – Вам дают опытного, проверенного на деле сотрудника.

– А я чихал на таких сотрудников… – начал я.

– Одну минуту, – прервала меня Кати. – Мысейчас сами разберемся.

Она взяла меня за руку, потащила в сторону.

– Ну вот что, – сказала она. – Или ты меняберешь, или я во всеуслышание вру, что мы с тобой вчера стали мужем и женой, ивыходит, что ты протестуешь против моего участия из чисто эгоистическихсоображений. Ох как неприглядно это будет выглядеть, нехорошо о тебе подумают…

Я остолбенел, а шантажистка торжествующе улыбалась, щурязеленые глазищи, и такая она была сейчас красивая, что я не мог на неесердиться. Мне страшно не хотелось ехать одному, а на нее я мог бы положиться влюбой ситуации, переделке и передряге. Так что это действительно судьба, инечего барахтаться…

– Ладно, – сказал я. – Но имей в виду: кактолько мы доберемся до первых деревьев, выломаю хороший прут и отстегаю за всехудожества.

– Господи, Алехин! – беззаботно отмахнулась она. –Я только посмотрю на тебя чарующе – прут потеряешь. И вообще, из таких, как ты,ежей и получаются самые покладистые мужья. Поверь моей девичьей интуиции.

– Сгинь! – взревел я.

Мы выехали во второй половине дня. Пунктом отправления сталодин из фортов на границе охраняемого района. Высокая решетчатая вышка спулеметами, поднятый на высокие металлические столбы домик с вертикальнойлесенкой. Два джипа и броневик рядом. Все просто и буднично.

У машин собрались солдаты, сверху смотрели часовые, дулветер, и одно время казалось, что соберутся тучи. Не собрались. Мы стояли уджипа, перебрасываясь ненужными фразами о погоде, снаряжении, маршруте и томуподобных вещах. Когда и о погоде стало тягостно говорить, Ламст отвел меня всторону.

– Когда вы рассчитываете вернуться? – спросил он.

– Кладем для верности неделю.

– Я буду ждать восемь дней, – кивнул Ламст. –Если к этому времени вы не вернетесь, я пойду туда сам со всем личным составоми полным боекомплектом.

– Черт вас побери, – сказал я. – Ну когда довас дойдет?

– Если вы не вернетесь – конец всему…

– Никакого конца, – сказал я. – В этом делеглавное – не останавливаться. Умирать я не собираюсь. Тем не менее, есличто-то… Ничего подобного, Ламст, вы поняли? Пусть идет кто-нибудь другой. Ну,до скорого…

Я сел за руль и тронул машину, не оглядываясь. Никогда ненужно оглядываться – это первая заповедь…

– Страшно? – спросил я.

– Страшно, – призналась Кати. – А тебе?

– Да, страшно, – сказал я.

Нашей экипировкой занимался Ламст, и в результате его трудовджип стал напоминать машину рекламного агента оружейной фирмы в те времена,когда такие фирмы еще существовали, – ручной пулемет, два автомата,гранаты, обоймы разрывных и трассирующих. Мне очень хотелось выбросить все этов первую попавшуюся речку, но существовали еще и звери…

Сначала я решил наведаться к Ревущим Холмам. То ли потому,что до них было всего сорок миль по хорошей дороге, то ли потому, что онипредставлялись мне самым загадочным местом здешней ойкумены.

Через полчаса показались Холмы. Ничего странного илистрашного в них не было, они не ревели, равно как не издавали и иных звуков.Вели себя, как и полагается холмам, – молча стояли. Семь низких конусов,покрытых, как и равнина, зеленой травкой, вытянулись в линию на равномрасстоянии друг от друга. Все одинаковые, как горошины из одного стручка.

– Может, не надо? – нерешительно спросила Кати,когда я увеличил скорость.

– Ничего, – сказал я. – Мы осторожненько.

Странности начались не сразу, но… Мы ехали и ехали вперед,до Холмов оставалось совсем немного, и это «немного» не уменьшалось ни намиллиметр. Колеса исправно вертелись, спидометр отщелкивал милю за милей, носдвинуться с мертвой точки не удавалось. Я прибавил газу – не помогло. Явыбросил из машины банку консервов – она мгновенно исчезла с глаз, как иположено предмету, выброшенному из несущейся со скоростью сто миль в час мощноймашины. А холмы нисколечко не приблизились. Как в сказке. Ревел мотор, ветертрепал нам волосы, но проклятые холмы словно издевались. Я посмотрел на них вбинокль, но и оптика не помогла – словно в бинокле вместо линз оказалисьпростые оконные стекла.

Я остановил машину, заглушил мотор и пошел вперед, необращая внимания на просьбы Кати вернуться. От машины я постепенно удалялся, ноне приблизился к холмам. Они были недосягаемы, можно шагать хоть сто лет – иостанешься на месте. Было в этом что-то символическое, некая аллегория – дажемне не вырваться за пределы предметного стекла здешнего микроскопа…