– Вот сюда, – сказала Кати. – В эту дверь.

Я огляделся с сомнением. Даже учитывая местные масштабы, этонисколько не походило ни на научный центр, ни на контрразведку. В комнате сбелеными стенами стояли диван, стол и небольшой шкафчик. На столе дряхлаяэлектроплитка и разобранный пистолет. И все.

– Ты куда это меня привела? – полюбопытствовал я,глядя в окно на крохотный дворик, заваленный хламом – автомобильные покрышки,ломаные ящики и старое железо. Черт знает что.

– Здесь мы отдыхаем.

– Мне работать нужно, а не отдыхать.

– Ничего подобного, – отмахнулась Кати, извлекаяиз шкафчика банки и пакеты. – Сейчас я тебя накормлю и сварю кофе, а то натебя смотреть грустно.

Я и сам знал, что на меня смотреть грустно: за двое споловиной суток я почти ничего не ел, не спал по-человечески, а голова болелакак-то особенно, как никогда раньше не болела – противно, сверляще.

– Ложись и спи.

– Да не стоит.

– Ну конечно. – Она насмешливо взглянула мне вглаза. – Как это такому несгибаемому и волевому проявить слабость переддевчонкой? Это ж подумать стыдно… Вались на диван и спи, ясно?

Я прилег, закрыл глаза, но из этого не получилось ничегопутного – тут же, словно чертик из коробочки, вынырнул небезызвестный ТимбусСеребряный Кролик, веселый, полупьяный, с полным ртом золотых зубов истаромодными усиками щеточкой. Я напомнил ему, что мы, собственно, пристрелилиего в Гонконге два года назад, но он объявил, что это мелочи, и стал приставатьс идиотскими вопросами: люблю ли я венгерскую кухню и эквадорскую керамику и некажется ли мне, что операция «Ронни-шесть» была дурно спланирована и с самогоначала обречена на провал, и просто удивительно, что нам тогда удалосьвыиграть? Предположим, «Ронни-шесть» действительно была продумана топорно итого, кто это допустил, давно погнали со службы, но я не мог позволитькакому-то паршивцу, тем более мертвому, хаять мою контору, и начался долгийспор, причем мы все время переходили на личности. Когда я послал его к чертовойматери, догадавшись наконец, что он мне снится, оказалось, что кофе давноготов, пора вставать и вообще я сплю уже три часа.

– Сколько городов ты посетил во время своих служебныхразъездов? – спросила Кати.

– Да штук двести, – сказал я и проснулсяокончательно. – Кой черт, зачем тебе мои города?

– Так. Иди ешь.

Все, что она выставила на стол, я смолотил, как оголодавшийбегемот, торопясь к архивам, и кофе допивал на ходу, едва ли не в коридоре.Архив, разумеется, идеально гармонировал со всей здешней патриархальностью. Вмаленькой комнате с одним окном стояли стеллажи, три штуки, с табличкамисоответственно: «Город», «Вурдалаки», «Разное». Городу были отведены три папки,вурдалакам – восемь, разному – одна. Остальные полки были первозданно пусты.Что ж, отделение МСБ в Антарктиде состоит из комнатки три на четыре, стола,стула, селектора и сержанта Боргленда. Так что ничего особенного.

Кати ушла, а я принялся создавать рабочую обстановку:распахнул окно, снял куртку и кобуру, закатал рукава рубашки, положил на столсигареты и поставил кофейник. Критически оглядел все это, подумал и сбросилтуфли. Сел и открыл первую папку со стеллажа «Город».

Внутри оказалось гораздо меньше документов, чем можно былоожидать, и все они – стандартные листы плотной желтоватой бумаги с типографскимгрифом в уголке «Отдел Исследований». И – что меня обрадовало – с машинописнымтекстом. Меньше работы глазам. По содержанию документы были схожи – протоколынаблюдений и расспросов горожан.

Дело обстояло так: Город возник из небытия лет шесть назад.Момента своего «рождения» они не зафиксировали, то есть просто жили – пили,ели, гуляли, ходили в кино и в бары и не интересовались тем, что происходило заокраинами города. Потом началось то, что я бы назвал становлением своего «я» –время, когда они, из ничего созданные взрослыми, стали, как и следовалоожидать, задумываться над своей жизнью и, как тоже следовало ожидать,посыпались бесчисленные «почему». Почему они не работают – кто-то смутнопомнил, что нужно ходить на работу. Почему они не помнят детства, хотя онизнали, что детство у человека быть должно. Кто строил дома? Кто делал машины?Кто обслуживает пищепроводы? Почему нет приезжих, хотя в городе четыре отеляпервого класса – кто-то смутно помнил, что должны быть приезжие и другиегорода. Где они учились читать и писать – потому что дети росли и нужно было,оказывается, учить их читать и писать…

Так и накапливались вопросы – то по ассоциации с возникающимипроблемами, то кто-то что-то смутно помнил, причем не мог сказать, почемупомнит.

Многие в конце концов махнули рукой на все «почему» ипродолжали вести беззаботную растительную жизнь, но нашлись люди, наделенныечрезвычайно привлекательным даром – неистребимым жгучим любопытством, тем самымдаром, что стимулировал когда-то и развитие науки, и развитие техники, ивеликие географические открытия, и многое другое. Рыбак рыбака видит издалека,и вот кучка любопытных, к тому же всерьез озабоченных людей создала ОтделИсследований. Они и проделали практически всю работу – сейчас почти нечегоисследовать. Они отыскали на окраине два великолепных автоматических завода,производивших все необходимое, от шпилек для волос до автомобилей. Онисоставили полный перечень всех «почему» – и, естественно, не смогли найтиответа ни на один вопрос. Потом им стало просто нечего делать – посланные запределы Города экспедиции не возвращались, а те; что возвращались, зачастую немогли ничего дельного сообщить (об этом упоминалось весьма туманно). Отдел едване распался.

Но тут появились вурдалаки. Собственно, они были и раньше(снова туманно, черт!), но теперь они стали проблемой номер один. Страшненькиепопадались истории в папках со стеллажа «Вурдалаки». Был момент, когда вплотнуюпридвинулся вопрос: быть или не быть Городу?

Никаких городских властей не было, их и сейчас нет, потомучто заниматься им было бы нечем, кроме разве что вурдалаками. Я не смогопределить по документам время, когда была создана Команда Робин и при чем тутРобин – то ли в чьей-то голове запуталось упоминание о Робин Гуде, то ликакой-то Робин первым погиб в бою и сослуживцы решили увековечить его память.Неизвестно. Так или иначе. Команда была создана, Ламст стал инициатором икомандиром. Вурдалаков основательно потеснили.

Протоколы допросов вурдалаков не дали ничего нового. Все они– и те, кого можно было опознать по особого строения зубам, и те, кто ничем неотличался от обычного человека, – на допросах молчали, норовя при удобномслучае вцепиться в глотку допросчику, а те, кого удавалось сломить открытой всвое время «психической атакой», не могли, вернее, не хотели сообщить ничегоценного. В конце концов то ли Отдел по собственной инициативе пересталзаниматься вурдалаками, то ли Ламст перехватил инициативу, но ни Отдел, ниЛамст не занимались больше допросами и расспросами. По неизвестным мне причинамКоманда так и не смогла обнаружить места обитания вурдалаков, ограничившисьсозданием прикрывающей город сети форпостов и фортов (Кати в тот день, когда мывпервые встретились, ехала как раз из такого форта). Я никак не мог продратьсясквозь умолчания и недомолвки, подумал было, что они многое скрывают от меня,но потом отверг такие подозрения. Видимо, у них были в прошлом какие-то мрачныенедоразумения, отсюда то ли подвергнутый строгой цензуре, то ли попростунаполовину уничтоженный архив. Впрочем, это одно и то же.