— Сэр Терсегаль — сильнейший!

— Кто рискнет еще?

Сквозь крики прорезался трезвый голос:

— Заканчиваем, заканчиваем! Сегодня никто не выстоитпротив сэра Терсегаля!

— А завтра? — послышался задорный голос.

— Если на то будет милость богов, — ответил тот жехолодный голос.

Олег посмотрел, как всаднику помогают слезть с коня,тяжелого и огромного в броне, как носорог, шлем он снял сам, открыв крупноеширокое лицо с расплюснутым носом и широкими ноздрями.

Милость богов, повторил про себя Олег, и стало еще неуютнее,словно с тем же ножом у лопаток подвели к краю пропасти. Не милость Божья, амилость богов. Этого не может быть, это простая оговорка. Хотя очень ужстранная...

Томас, оставленный наедине с собой, разделся, сложил одеждуне на удаленную мраморную полку, а прямо возле ванны, чтобы в любой моментцапнуть хотя бы меч, перенес одну ногу через край. Горячая вода обожгла,постоял чуть, привыкая, медленно опустил задницу. Вода забурлила пузырьками,все тело охватило чувство легкости, усталость начала испаряться из тела с каждыммгновением.

В комнате зазвучали тяжелые шаги, в дверях появился Олег.Поморщился от обилия пара.

— Высоко, — сообщил он.

— Это я заметил, — саркастически ответилТомас. — Потрешь спину?

— Обойдешься, — хладнокровно ответил Олег. —Здесь, как я понимаю, любая охотно придет и потрет.

— Это мне и не нравится, — признался Томас. —Я, конечно, человек с грешными мыслями, но все-таки не сразу же так... я жтолько женился, у меня жена молодая, еще вовсе не корова, которой станет, я еелюблю и храню верность... а если какая вертихвостка придет мне мыть спину, то явоспылаю греховными побуждениями.

Олег фыркнул:

— Лучший способ преодолеть искушение — поддаться.

Томас покачал головой.

— Вот на том вы, язычники, и горите. Если не поддаться,а преодолеть искушение, то в душе образуется некая... мощь, что ли! Гордаямощь, как будто хоть малость, но приближаешься к Богу. Ну пусть не к самомуГосподу, то хотя бы к его ангелам. И таким себя чувствуешь сильным и чистым,что горы сворачивать...

— Как знаешь, — ответил Олег и зевнул. — Вотролько здесь странности некоторые.

Томас, хоть и нежился в ванной, насторожился, спросил остро:

— Какие?

— Некоторые, — повторил Олег.

Томас сказал раздраженно:

— Нет уж, взял кота за... хвост, так уж дергай.

— А я что делаю?

— Гладишь. Или нюхаешь, тебе виднее.

Олег сказал с сомнением в голосе:

— Здесь все изысканно и красиво, как должно быть уочень знатных и просвещенных господ. Однако на фронтоне знак Тора, а когда мышли по коридору, я обратил свое простое и простолюдинное внимание на эмблемыЛоки. Ты, конечно, тоже все заметил, но промолчал в своей рыцарскойневозмутимости, верно?

Томас сказал с еще большим раздражением:

— Сам знаешь, что не заметил. Как будто знаю, что этоза знаки! И кто такие вообще эти Тор и Локи!

Олег кивнул.

— Не знаешь, вот и хорошо. Наши любезные хозяева темболее не должны знать, но... знаки свежие. Я могу отличить: выбиты пятьсот леттому или месяц назад. Да и ты смог бы, если бы на всех баб не оглядывался.

Томас стерпел колкость, возникшая было тревога медленноиспарялась вместе с усталостью из тела. Вообще-то старый ворон зря не каркнет,но все-таки тревоги у калики не очень серьезные: знак Тора, эмблемы Локи...Ерунда какая-то.

Олег поглядел на разнеженного рыцаря с состраданием,отклеился от дверного проема, исчез, а спустя пару долгих минут постучали,послышался голос Олега, вошел кто-то третий, Томас насторожился, но этооказался всего лишь слуга. Вытянутый, одетый в непомерно пышное одеяние, снепроницаемым лицом сообщил деревянно, что в обеденном зале уже собираетсянарод, скоро начнут подавать на стол.

— Это хорошо, — ответил Томас. Слуга чего-то ждал,и он добавил неуклюже: — В смысле хорошо, когда едят.

— Вас ждут, — напомнил он.

— Ах, вот ты о чем, — сказал Томас. — Так быи сказал, а то все намеками, намеками. Сейчас оденусь, а ты покажешь дорогу.Разрешаю.

Ему показалось, что слуга нахмурился, здесь даже они считаютсебя существами более высокого ранга, чем живущие внизу в долине существа, тожепочему-то именуемые людьми.

Олег пошел за ними, Томас лопатками чувствовал его ехиднуюухмылочку. Снова миновали два-три зала, богато и со вкусом одетые люди слюбопытством рассматривали обоих. Томас шел надменный и суровый, глядя толькоперед собой, будто держит взглядом спину убегающего врага, ведь он воин, а ктоне понимает, да пошли они в задницу, ему все можно, он первым поднялся на башнюДавида, а не королю шлейф заносил на поворотах.

Двери перед ними распахнулись, в лицо ударил яркий свет,огромный зал освещен так, словно обедать приготовлено на сцене. Длинные столы,покрытые празднично красными скатертями, стосвечовая люстра под потолком ивдоль стола высокие подсвечники с длинными тонкими свечами, источающимипрекрасные ароматы, Томас изо всех сил старался не выказать удивления: такуюроскошь не встречал даже в королевских дворцах, разве что на Востоке, но тамсарацинские шейхи богатства и роскошь получают по наследству...

Олег как человек ученый и тоже гость, хоть и рангом пониже,осматривался с тем любопытством, что характерно для человека именно ученого,который вовсе не обязан скрывать свои чувства. Стены зала отделаны и украшенызолотом, но, на его взгляд, с этим малость переборщили, надо бы и меру знать, ато уже не родовитые аристократы, а купцы, что стараются пыль в глаза пуститьтолстыми золотыми цепями и кольцами на всех пальцах. Хотя бы серебромразбавили, вот там у окон и вдоль стены по кромке было бы очень уместно...Странно, изделий из серебра совсем не видно. Как и отделки...

Звонкие звуки труб возвестили о начале пира. Томас вошел подвыкрики мажордома, он перечислял его титулы, а также всех, кого он победил придворе короля Гаконда, словно продавал породистую корову на торгу. Томас слушалс приклеенной улыбкой, он втайне надеялся, что здесь каким-то образом узнали оего подвигах в Святой Земле, потом вспомнил калику, как тот говорил, что ихподвиги никому не нужны, все торгаши и подлые люди, обязательно наврут, что вкрестовые походы ходили ради грабежа, и сердце облилось кровью, неужели все таки будет? И подвиги рыцарей Храма будут забыты?

Он перехватил внимательный взгляд калики, он в сторонке, егонаверняка отведут за другой стол, где самые бедные и неродовитые, но калику этоне волнует, смотрит почему-то с сочувствием и предостережением в холодныхзеленых глазах.