Этот путь вел в срединную, самую населенную часть земли Деревской. На половине пути стоял город Малин, семь лет назад объявленный старшим столом всех древлян. Ингер рассчитывал встретить там нового князя, Хвалимира-Мала, и готовился высказать ему свое неудовольствие: именно князь в ответе за то, чтобы весняки исправно платили дань. И нехватку собранного возмещает тоже князь – надо думать, поэтому древлянские старейшины не так уж рвались занять княжий стол. Пока что размером собранной дани посрамить Свенгельда не удалось бы, а вернуться в Киев и признать, что не способен собрать в Деревах даже того, что собирал каждый год Свенгельд, Ингер никак не мог. Ведь этим самым он признает, что удача его меньше, чем у воеводы, сына рабыни, а значит, и стола киевского Свенгельд достоин больше, чем он. Ингер скорее согласился бы сгинуть в этих лесах, чем вернуться в Киев со срамом.

На Ирше дела пошли получше: веси здесь были побольше, «дымы» побогаче. Во дворах имелась скотина, в овинах – жито и даже необмолоченные снопы, оставшиеся с осени, а это говорило о хорошем урожае. Весняки, уже знавшие, что их ожидает, почти без споров приносили по три куны. Обоз увеличивался; сани и лошади были тоже древлянские, отвезти собранное в Киев входило в повинность, и от каждой волости брали по одному-два человека.

Еще через полмесяца наконец приблизились к Малину. Погост находился в поприще от него – чтобы по время постоя киевские отроки не слонялись в поселении и не приставали к девкам, – и в тот же вечер Ингер послал людей в город с вестью о своем прибытии.

– Скажите, завтра буду сам, пусть Хвалимир встречает, – велел он передать.

Однако десяток гридей с Хольмаром во главе вернулся с новостью, неприятно Ингера удивившей.

– Там нет Хвалимира. В городе все люди сидят, а его самого нет.

Ингер нахмурился. В избе погоста было, как обычно, холодно и дымно после топки, князь сидел в кожухе на кунице. Гриди устроили себе постели везде, где нашли место: на полатях, на лавках, на полу. И так было во всех трех избах погоста, а древляне-возчики расположились и вовсе в конюшне, вместе со своими лошадьми. Те части собранного, что не пострадают от мороза, остались прямо в возах на дворе, а клети, предназначенные для хранения товара, тоже заняли под жилье. Опасаясь неповиновения, Ингер привел слишком много людей и теперь сам был этим недоволен: гриди и отроки Кольберна занимали слишком много места и слишком много проедали по дороге. Каждый день кто-то из бояр уводил людей на охоту, и половину пропитания дружины составляла дичь; в расчете на это местным жителям запрещалось охотиться близ погостов, чтобы не лишить княжьих людей пропитания.

– Где же он, Хвалимир? – спросил Ингер.

– Сказали, в Искоростене. Там, дескать, Святая гора, наиболее всеми древлянами почитаемая, там он тебя ждет и клятвы принесет за себя и за всю свою землю.

Ингер глянул за спину Хольмару. Словно вызванная его ищущим взглядом, там появилась женская фигура в белом. У Ингера что-то дрогнуло в груди от радости: она была так красива! Будто юная дева, окутанная светло-русыми распущенными волосами, Прекраса улыбалась, свежая, как цветок яблони весной. В руке ее был зажат гребень, тоже белый.

Встретив его взгляд, Прекраса многозначительно покачала головой: не верь!

– Я и сам не верю, – ответил ей Ингер, несколько удивив Хольмара.

Видя, что князь смотрит куда-то ему за спину, десятский обернулся, но никого не увидел.

– Уж не дурачить ли меня он задумал? – продолжал Ингер. – Должен бы ждать и сам сюда приехать, поклониться, как водится. А он в Искоростень ушел! Гоняться, что ли, я за ним должен? Он думает, тут игрища купальские?

– Давай завтра Малин займем, – предложил Ратислав. – Пусть знают, кто здесь хозяин.

– Завтра сами туда съездим, – согласился Ингер и глянул на Прекрасу.

Белая дева одобрительно улыбнулась, кивнула ему и исчезла.

Вдруг осознав, что ее не видит и не слышит никто, кроме него, Ингер встал и подошел к тому месту, где она только что стояла. Дверь не отворялась, в этом он был уверен – сразу бы холодом повеяло. Лишь на том месте, где он ее видел, растекались пятна влаги. Но это, наверное, снег тает, на ногах нанесли… Ингер свел брови, пытаясь понять, что не так, но мысль упиралась в какой-то туман и слабела, рассеивалась.

– Княже! – окликнул Ратислав. – Что ты там? Потерял что?

– Н-нет, – Ингер обернулся и пошел назад к столу.

Мелькнула мысль спросить у Ратьши, не видел ли он сейчас Прекрасу… но как тот мог ее видеть, если она в Киеве?

Как жену мог видеть он сам, Ингер не спрашивал себя. Садясь к столу, он уже не помнил, что его встревожило.

* * *

В Малин выехали, когда рассвело. С реки было видно, что в городце на мысу, над склонами крутых оврагов, дымят печи. Перед городцом вдоль реки вытянулась длинная весь, дворов из двадцати – самая большая из виденных русами в земле Деревской.

– Сразу видно, что здесь князь сидит, – Ратислав провел плетью вдоль череды изб. – Народу при нем сколько!

«Будет, кого взять, если опять недобор», – мельком подумал Ингер, оценивающим взглядом выбирая из толпы молодых женщин и девок. Сами жители, видно, ничего худого себе не ожидали и высыпали к реке смотреть на киевскую дружину. Для въезда в древлянскую столицу Ингер взял с собой три десятка гридей, сам надел нарядный кожух на кунице, красную высокую шапку, красный плащ, отделанный золотистым царьградским шелком. Меч у пояса сверкал на солнце, будто в золоченое яблоко его рукояти была вделана звезда.

Со льда реки накатанная тропа поднималась на мыс городца. Ворота были открыты, и отряд беспрепятственно въехал через земляную перемычку над рвом.

Трубили рога. Первым ехал знаменосец, держа на высоком древне Ингеров стяг – белый сокол на красном поле. За ним следовали четверо гридей, за ними Ратислав, потом Ингер, по бокам от него еще двое. Кроме гридей, с ним был Славон – один из холмгородских бояр, что приехали с ним семь лет назад вместе со своими людьми: при нем было пять отроков. Бояре и гриди тоже были в цветных плащах и шапках, и зрелище вступления князя киевского в город Малин могло поразить жителей, никогда не видевших такой роскоши.

Старшие маличи ждали перед площадкой святилища. В середине стояли седые старики, зрелые мужи-большаки, по краям теснились их жены. Лишь в самой середине строя Ингеру сразу бросилась в глаза женщина средних лет, довольно миловидная. Судя по красному очелью с серебряными подвесками моравской работы и рогу в руках, это она была здесь главной, хоть и моложе других.

Знаменосец и телохранители заняли места по сторонам, а Ингер подъехал к женщине с рогом.

Женщина явно была взволнована, впервые в жизни оказавшись перед столь важным лицом, но старалась держаться с достоинством.

– Будь жив, Ингер! – Она поклонилась. – Будь нашим гостем в доме Маловом.

– Кто ты?