– Я – Владима, княгиня Хвалимирова.

– Где же твой муж?

– В Искоростене ждет тебя.

– Зачем же он в Искоростень уехал, когда стол его здесь?

– Я не ведаю, то его дело – решать.

Ингер хмурился: ему казалось неуважением то, что Хвалимир не встречает его сам, оставив это дело жене. Но делать было нечего, и Ингер сошел с коня. Принимая рог, вгляделся в ту, что его подала: малинская княгиня была на пару лет старше него, но еще сохранила свежесть, на холоде по щекам ее разлился румянец. Лицо миловидное, округлое, скуластое. Голубые глаза под светлыми бровями были яркими, и ему вспомнилась Прекраса. Даже померещилось на миг, что это она, но Ингер моргнул, и знакомые черты исчезли.

В обчине для киян уже были приготовлены столы. Место во главе стола, предназначенное князю, занял Ингер, по левую руку от него сели малинские старейшины. Княгиня Владима подала ему чашу, потом стала разливать пиво и мед старшим гостям, одновременно присматривая за челядью. Угощение выставили богатое: жареную свинину, кур и гусей, похлебки из рыбы и лука, кашу с грибами, с морковью, кисель гороховый и малиновый. Оголодавшие за дорогу гриди охотно налегали на еду, но беседа не вязалась. Призвав на гостей благословение, маличи дальше открывали рот только для еды. Если Ингер обращался к кому-то из древлян, ему сдержанно отвечали, но в глаза смотрели неохотно. Глаз княгини Ингер тоже больше не видел, пивом она обносила молча.

Ингер наклонился к Ратиславу и шепнул:

– Передай, чтобы хмельное пили умеренно.

Ратислав кивнул. Оба они не были при том, как Свен семь лет назад напоил древлянских послов с Боголюбом во главе и взял в полон, но хорошо знали ту повесть. Как знать, не помнят ли ее и древляне тоже?

– А скажи, княгиня, – обратился к Владиме Ингер.

Она обернулась, слегка вздрогнув при этом, и застыла с кувшином в руках. На лице ее промелькнул испуг.

– Без мужа твоего с кем мне о делах говорить? Кто здесь за старшего?

– Я, княже, – сдержанно ответила она.

– Ты? – Ингер улыбнулся и поднял брови.

– Я – княгиня, Хвалимирова дома хозяйка, без него все здесь в моей воле.

Никто из мужчин за столом не возразил, некоторые кивнули.

– Когда тебе из дому уезжать случается, разве не жена твоя госпожой над всеми остается? – добавила Владима.

– Это верно…

Ингер еще не привык думать о Прекрасе как о госпоже над всеми – семь лет это мест занимала сестра, Ельга.

– Стало быть, о дани с тобой мне говорить?

– Со мной. У нас все для тебя приготовлено. Хочешь, нынче же забирай. По две куны с дыма, по три со старейшин, а с нашего дома – семь.

– Это вы воеводе платили столько. В сей год я по-иному беру.

– Как?

Вот теперь голубые глаза Владимы прямо обратились на него, в них появилось беспокойство.

– С дыма по три куны: мне, моей княгине и сыну нашему.

– В прошлые года воевода Свенгельд не брал на княгиню! – ахнула Владима.

– У него княгини не было! – усмехнулся Ингер. – Только полонянка ваша, какую он у Боголюба отнял.

За плечом Владимы возникла белая фигура. Прекраса, с гребнем в руке, засмеялась, смех ее звучал как тихий шум далекой воды.

– Была княгиня! – от волнения Владима осмелела. – Ты про Ружану, а была сестра его, Ельга Премудрая! Та самая, что…

Она запнулась и немного вспыхнула: все знали, к какому горю и позору привела попытка старого Боголюба высватать Ельгу, но говорить об этом здесь было не принято.

– В сего лета у нас в Киеве новая княгиня – жена моя, Ельга Прекрасная.

– На сестру, стало быть, не брали дани, а на жену берешь, – обронила Владима.

– А сын наш, Святослав, в сие же лето на коня посажен, и ему куну.

– Трехлетнему чаду? – Голубые глаза Владимы раскрылись от негодования.

– Чтобы знали все древляне, кто ныне их владыки! – твердо ответил Ингер, показывая, что спорить не намерен. – И чтобы с этих лет помнили, что сын мой Святослав – будущий ваш господин.

– Но как же… нам было знать… – у Владимы задрожали губы, и она глубоко дышала, стараясь удержать себя в руках и не заплакать от растерянности перед киянами и древлянскими мужами нарочитыми. – Откуда нам взять еще по куне тебе? Из снега не выроешь!

– Вам виднее, где взять, – мягко ответил Ингер, и в этом ясно слышалось «не моя забота». – Коли говоришь, что все приготовлено, то вели подносить. Тянуть не будем, ночь скоро. Ступайте по домам, отцы, – обратился он к малинским старейшинам, – да несите вашу дань.

Старейшины поклонились и разошлись, хмуро переглядываясь. Княгиня велела челяди убирать со столов, и вскоре все было вынесено – посуда, скатерти. На пустые столы старейшины, один за одним возвращаясь, стали выкладывать дань. Каждый приносил за всех мужей у него под рукой, так что скоро длинные столы оказались завалены шкурками, нанизанными на прочные ивовые кольца по десять, по двадцать, даже по сорок.

– Семь дымов у меня, вот за них десять и четыре, – объяснял Ингеру или или иной. – Да вот за меня с домом – три. А что ты лишнего просил… – насупясь, добавлял он, не в силах скрыть осуждения, – так вот еще восемь кун тебе. Матерью-землей и именем Маловым клянусь, что ровно столько у меня дымов, сколько сказал.

– Благо тебе буди, ступай, – кивал Ингер.

На сердце у него веселело при виде блестящих мехов всех оттенков рыжего, черного, серого и бурого, громоздящихся на столах. Хольмар, сидя рядом, отмечал количество собранного на палке, используя ему одному понятные знаки. Тут же сидела княгиня Владима и с ней двое древлянских бояр – один был ее деверь, старший брат Хвалимира, другой еще кто-то из большаков, – служа послухами, сколько сдано.

Не у всех проходило гладко. Иные из бояр не имели в запасах лишних кун и обещали привезти завтра. Недобранное Хольмар отмечал на другой палке и каждый раз требовал подтверждения, что древляне-послухи это видят. Княгиня Владима старалась держаться спокойно и почти не вмешивалась, но весь ее облик выражал беспокойство и досаду. Уж конечно, она куда сильнее Ингера хотела, чтобы ее муж, Хвалимир, был сейчас здесь и сам занимался этими делами! Мало того, что он оставил ее платить дань Киеву, так еще и сама дань оказалась увеличена! Княгиня не знала, что будет делать, когда сбор подойдет к концу и обнаружится нехватка. А она обнаружится – не всякий род имеет в запасе мехов или других товаров по лишней куне на каждый дым!

– Что, княгиня, а дети у тебя есть? – между делом спросил Ингер.

– Д-да, – Владима была недовольна этим вопросом, но не решилась отказать в ответе. – Трое.

– Большие?

– Первенцу восемь зим, второму пять, младшую недавно от груди отняли.