Эта мораль происходит из библейского понятия «справедливости». Она предлагает свою концепцию справедливости, которая, принадлежа к царству целей, вызывает специфическую политическую активность. Бертран де Жувенель уже констатировал по поводу выражения «со­ временное естественное право»: «Ключевое слово, которое не фигурирует в названии этого термина — это слово „мораль“. Оно заменено размытым „естественным“. Когда говорят о естественном праве, подразумевают, что его фундамент заключается в морали»15. Права человека образуют юридическую оболочку морального осмысления «справедливости». Они выражают юридический образ восприятия этой морали. Именно в этом смысле Арнольд Гелен сказал, что распространение дискурса о правах человека исходит из «тирании моральной гипертрофированности»16.

Мечта об объединенном человечестве, подчиненном од­ ним нормам и живущим по одному Закону, формирует основу этого дискурса. Идеология прав человека рассматривает объединенное человечество одновременно как фактически данное и как идеал, как сущее и как должное существовать, иными словами как истину в потенции, которая одновременно уже полностью реализовалась. В такой перспективе различия воспринимаются как «различия в рамках одного и того же». Другие различия отбрасываются. Ключевая идея здесь заключается в том, что все люди обладают одинако­ выми правами, потому что все они одинаковы. В последнем приближении идеология прав человека стремится подчинить всех людей правилам одних и тех же законов, потому что она вытекает из философии одинаковости.

Церковь и права человека

Теологические корни идеологии прав человека были описаны множество раз. Тем не менее долгое время, как пи­ сал Жак Маритен, «идеология прав человека, имеющая христианские корни, воспринималась с христианской точки зрения как революционная»17. Причина этого хорошо известна. Она заключается в агрессивном рационалистическом характере современной формулировки прав, в том специфическом климате антирелигиозных гонений, кото­ рыми сопровождалось ее провозглашение в ходе Французской революции. Впрочем, с доктринальной точки зрения, католическая критика не может принять упразднение любой трансцендентности, имплицитно содержащейся в субъективистской трактовке прав. Это упразднение ведет к приписыванию человеку целого ряда божественных прерогатив, а субъективизм трактовки выливается в дурную бесконечность релятивизма18.

23 апреля 1791 года папа Пий VI проклял Декларацию прав человека, заявив, что ее статьи «противоречат религии и обществу». Подобные анафемы продолжались все следующее столетие. Так, в 1832 г. папа Григорий XVI назвал права человека «настоящим безумием». Похожий подход содержится и в энциклике Quanta cura 1864 г.

Положение начало меняться начиная с энциклики Rerum novarum 1891 г. Эти изменения проходили под влиянием Луиджи Тапарелли д’Азельо, который в своем «Теоретическом эссе о естественном праве» 1855 г. попытался дать богословское наполнение концепции естественного права. Одновременно с конца XIX в. понятие прав человека начало входить в социальную доктрину Церкви.

После Второй мировой войны положение начало меняться с небывалой скоростью. В 1963 г. папа Иоанн XXIII в энциклике Pacem in terris заявил, что хотел бы видеть во Всеобщей декларации прав человека «шаг на пути к установлению верного политико­юридического устройства мирового сообщества». Принятая 2 декабря 1965 г. на Втором Ватиканском соборе пастырская конституция Gaudium et spes провозглашает: «Церковь, силой вверенного ей евангелия, благословляет права человека, а также признает и уважает динамизм нашего времени, который придает этим правам новый порыв».

Тремя годами позднее Павел VI заявляет: «Говорить о правах человека — значит утверждать общее благо человечества». В 1974 г. он же на открытии Генеральной Ассамблеи ООН говорит: «Святой Престол предоставляет свою полную моральную поддержку идеалу, содержащемуся во Всеобщей декларации прав человека, и тем силам, которые способствуют углублению заявленных там прав». В 1979 г. папа Иоанн Павел II назвал Всеобщую декларацию «важной вехой на трудном пути рода человеческого»19.

Католические традиционалисты, понятное дело, рассматривают этот поворот как знак, в череде прочих, «прельщения» Церкви современными идеями20. Такой взгляд, конечно, содержит частичку истины, но реальность гораздо сложнее. Признавая права человека, Церковь вскрывает важную часть своей генеалогии.

Она не подписывается под идеями, которые представляются ее клиру спорными и годящимися только для формирования ее современного образа. Она хочет вернуть христианскую версию этих прав. Как пишет Франсуа Валансаон:

«Церковь не за права человека и не против них. Она благо­ склонна к ним, когда они хорошо и справедливо проинтерпретированы, и враждебна, когда они трактуются плохо и несправедливо»21.

В поисках основы

Когда ЮНЕСКО решила в 1947 г. издать новую Все­ общую декларацию прав человека, ту самую, которая была торжественно утверждена 10 декабря 1948 г., ее руководители устроили сначала широкий предварительный опрос.

Международный комитет под председательством Элеоноры Рузвельт должен был определить философскую базу этих прав. Для этого был проведен опрос 150 интеллектуалов из всех стран мира. Этот демарш закончился провалом. Комитет так и не смог свести воедино непримиримые про­тиворечия, содержавшиеся в ответах. В итоге Всеобщая декларация была принята без учета мнения интеллектуальных светил, так и не пришедших к согласию, а результаты опроса так и не были опубликованы.

Уже упоминавшийся нами Жак Маритен писал, в частности: «Что касается прав человека, то можно прийти к практическому согласию в их трактовке, но теоретическое согласие между различными умами по этому вопросу вряд ли может быть достигнуто». Очевидно, насколько сложно говорить о правах человека без ясной концепции человека­ носителя этих прав. По этому поводу еще никогда не было достигнуто консенсуса. Таким образом, изначальная ошибка состоит в том, что попытались утвердить и оправдать то, что еще нуждается в доработке и определении. «Декларация, — констатирует Франсуа Флахо, — пытается оправдать то, о чем никогда никого не спрашивали. А это уже попахивает навязыванием авторитета»22.

Рене Кассен говорит о том, что «права человека основываются на акте веры в то, что будущее и судьба человека будут лучше». Однако подобный «акт веры» оправдывается наличием целей. «Если мы полагаем эти цели в качестве норм, — пишет Жюльен Фройнд, — мы устанавливаем их догматическим путем как ценные и достойные для разыскания, а не пользуясь аподиктическим или научным под­ ходом»23. Из этого следует, что концепция человека, о правах которого мы здесь говорим, устанавливается на основе мнения, а не науки. Все верования (мы не рассматриваем здесь религиозные) имеют ценность только для того, кто в них верит. Они имеют выборочную ценность. Это подразумевает, что нельзя предписывать их кому­либо, кроме того, кто сам добровольно их себе предписывает. «Всякая рефлексия о правах человека, — пишет далее Жюльен Фройнд, — не может обойти вниманием тот факт, что они установлены догматически, а не научно»24. Франсуа де Смет добавляет: «Права человека никогда не избавятся от привкуса идеологии. В этом качестве они подвержены критике»25. Само понятие человека, которое охватывают эти права, не так очевидно, как кажется. Так, изначально эти права не предоставлялись женщинам и многим другим категориям населения26. Достойно упоминания, что две первые декларации прав человека появились в странах, которые позже других отменили у себя рабство. Многие авторы американской Декларации прав 1776 г. сами были крупными рабовладельцами.