Женщина подставила стул, Евгений, тихо поблагодарив ее, опустился на него. Он нагнулся к лежащему мужчине и тихо спросил:

– Шулыгин?

– Шульга, – подправил лежащий мужчина.

– У меня к вам несколько вопросов.

Больной ничего не ответил и не спросил, кто он и откуда.

– Меня интересует Степаныч, генерал Степанов.

У лежащего забегали глаза, они стали ярче, губы задрожали пуще прежнего. Указательным пальцем руки он подозвал женщину, она незамедлительно подошла, он показал ей на дверь. Она безмолвно повиновалась и вышла из комнаты. Тем же жестом Шульга подозвал гостя, Евгений нагнулся. Один неприятный запах сменился на другой, вблизи умирающего тела бедный нос Евгения втягивал запах зловонного пота, предвестника мучительной смерти. Евгений не стал выказывать брезгливость и с достоинством терпел все неудобства.

– От тебя тащит перегаром, – глухим голосом произнес Шульга.

Евгений отпрянул, но Шульга закачал в стороны указательным пальцем и попросил вновь нагнуться.

– Как приятен сладкий запах утреннего перегара, – выговорил больной.

– Я в курсе насчет твоих злоключений в изоляторе, – стал подходить Евгений к главной теме разговора, но Шульга тут же перебил его.

– Да, этот сучий потрох Степаныч тот еще барыга, хотел, чтобы я подписался под грех, который не совершал. Решил купить меня за шесть миллионов. Вот барыга, продажный мент, таких, как он, я еще не видал…

Шульга взял передышку и попросил Евгения поднести воду со стола. Евгений поднялся, взял в руки граненый стакан с водой и протянул больному. Ему пришлось приподнять голову Шульги, для этого он осторожно просунул руку под шею. Больной судорожно, большими глотками отпил воды.

– Спасибо, – тихо поблагодарил Шульга.

Евгений поставил стакан обратно на стол. Он мимолетно оглядел комнату, ничего примечательного – одна кровать, стол с замазанной скатертью, коричневый шифоньер из шпона и один стул, на котором он сидел. Даже больной смотрелся более богато, чем убогая утварь комнаты – если принимать в расчет десять судимостей и столько же ходок на зону.

Учитывая состояние собеседника, Евгений сам рассказал Шульге его же историю, все, как ему самому поведал Вовчик. Шульга только кивал, он начинал учащенно и тяжело дышать, когда Евгений произносил слово «Степаныч». Были видно, что он ненавидит генерала каждой частицей своего тела и помутненного сознания. Когда Евгений закончил, Шульга тихо произнес:

– Зачем приходил, если и так все знаешь?

– Хотел удостовериться.

– Вы, менты, все похожи, сучите друг друга.

– С чего ты взял, что я мент?

– С чего? Да у тебя и глаза, и все на тебе мусорское, – выкрикнул больной.

– С чего же это, обычная одежда, – с обидой в голосе произнес Евгений. – Я не мент, а следователь.

– Прокуратуры?

– Следственного комитета!

– Какого следственного комитета, я о таком и не слыхал, – Шульга откашлялся.

– Я следователь Следственного комитета, – четко и грозно сказал Евгений.

– Для меня все одно – мусор и все, – еле слышно процедил больной. – А если хочешь взять Степаныча, мой тебе совет – не по зубам он тебе, не возьмешь, этот потрох все продаст, но вылезет из любого дерьма.

Шульга рассказал про первую судимость по молодости. Когда ему было девятнадцать лет, он учился в железнодорожном техникуме, и впереди была вся жизнь, тем более он собирался жениться, и невеста была беременна. Был жив еще великий и могучий Советский Союз. Но жизнь сошла с рельсов, когда он встретил Степаныча, молодого опера, только что окончившего школу МВД.

Как-то ночью обчистили квартиру директора торговой базы, который был известен в городе как главный поставщик импортной одежды, одним словом – фарцовщик. Так вот, хату барыги обокрали одногруппники Шульги по техникуму и привезли краденые вещи в его комнату в общежитии. Когда повязали воров, то пришли и к нему, помимо того, что провели обыск без санкции прокурора, они арестовали и его, как сообщника. И к делу «пришил» его сам Степаныч, за то, что Шульга заехал по его ментовской физиономии, когда тот попытался переступить порог комнаты без разрешения прокурора. В отместку Степаныч отправил Шульгу по этапу на полтора года, как соучастника кражи. Но Шульга не мог знать, что роль Степаныча в его жизни не столь значительна, как он считал. Молодой опер в ходе следствия несколько раз выходил с предложением освободить Шульгу от уголовной ответственности, но прокурор был непоколебим и добился своего, осудив невинного студента техникума.

Евгений молча выслушал рассказ Шульги. Когда он закончил, Евгений поинтересовался:

– Почему не обращаешься в больницу?

– В больницу! Не смеши, начальник, – откашливаясь, ответил Шульга, говорить ему все было тяжелее. – У меня нет ни прописки, ни страховки, ни даже истории болезни, хотя, кажется, сам я есть. Такие даже на бумаге не существуют.

Евгений достал из внутреннего кармана куртки кошелек. Он вынул из него тысячу рублей и протянул их Шульге. Тот небрежно отвел руку и с ненавистью, без запинок в голосе произнес:

– Я у Степаныча не взял шести миллионов, хотя он сломал мне руку… за нее он тоже пытался мне всучить сто тысяч якобы на лечение, – он вытащил из-под одеяла перебинтованную правую руку. – Перед тем, как выпустить меня из ОВД, мне принес деньги его подручный, молодой парень. И что теперь, я возьму какую-то тысячу от неизвестного мне мусора? – он гневно взглянул на Евгения.

Евгений встал, он положил сине-зеленую бумагу с изображением памятника Ярославу Мудрому на стол. Шульга встрепенулся, засопел в ярости, передернулся, хотел встать, но не смог, а желающих помочь подняться с кровати не оказалось. Его голова беспомощно рухнула на пожелтевшую от сырости подушку, и тогда он во весь голос заорал:

– Забери свои грязные и вонючие деньги!

– Вонючие, говоришь? Да ты воняешь не меньше. Лежишь, как свинья в свинарнике, где ешь, там и гадишь, – в голосе Евгения отсутствовала злость, но он язвил.

– Я хоть воняю, но пахну, как человек, а вы воняете своими барыжными духами, намажетесь и щеголяете перед женщинами, как петухи, б…ди конченные. Купленные на пиз…ные деньги!

На крик больного прибежала пожилая женщина, она бросилась к Шульге и стала успокаивать его, гладя по голове. Евгений удалился, когда он спускался по лестнице, на первый этаж, мимо его головы, спикировала оставленная им тысячная купюра. Он взглянул наверх и увидел лицо сиделки, тоже наполненное презрением. Как только она удалилась, Евгений подобрал свои деньги, но, выйдя из барака, отдал их первому встречному – пьяному мужчине, развалившемуся на скамейке возле подъезда. Так он избавился от унижения.

Он встретился с Гузель Фаритовной. В небольшом ресторанчике, под звон бокалов они сделали первые шаги сближения. Говорили о себе, о привычках, о вредных привычках. Евгений впервые созерцал ее без формы врача – белого халата – она была в черном деловом костюме, в бордовой блузке, на ногах черные сапожки на шпильках. Одним словом, олицетворение элегантности и скромности. Евгений не переставал восторгаться ею, глядя на лицо и разбирая его по частям. Ему нравилось все: губы, рот, глаза, брови. В один момент он растерялся, когда она спросила: