«Мы решили не сдаваться: штурман взял гранату, я выдернул из нее кольцо»

Невысокий, скромный и на вид совсем юный старший лейтенант старается быть общительным и раскованным.

— Петр, — протягивает руку.

И по слабому, словно неестественно скованному рукопожатию мы понимаем, что летчик еще не восстановился до конца. В сентябре его истребитель-бомбардировщик Су-34 при выполнении боевой задачи в зоне спецоперации был сбит над территорией противника. Ситуация патовая — у него перелом руки, у штурмана — компрессионный перелом позвоночника, вокруг — враги.

Но каким-то чудом обоим удается выбраться к своим.

И вот перед нами сидит словно сошедший со страниц «Повести о настоящем человеке» Бориса Полевого русский офицер Петр Каштанов. На груди 31-летнего старлея играет бликами Звезда Героя России…

— Помните, как начинался тот день?

— С подъема, как обычно. Часов в 6 утра я встал, умылся, позавтракал. И пошел получать задачу. Тоже ничего сверхъестественного — вылет на уничтожение вражеской техники. Это уже рутина: взлетели, отработали, вернулись, подготовились, взлетели, отработали, вернулись.

— Сколько таких вылетов в день может быть?

— По-разному, — профессионально не разглашает служебную информацию офицер. — Подошли с штурманом к самолету, осмотрели, проверили вооружение, сели, начали пристегиваться, запускаться, взлетать…

Летчик буднично рассказывает, как на огромной скорости летели на сверхмалых высотах — ниже 25 метров. Это, чтоб вы понимали, когда линии электропередачи «перепрыгиваешь». Так меньше шансов, что собьют. Как заходили на цель — колонну вражеской техники. Как «отработали по противнику» и начали отход от цели в сторону своих войск. Развернулись градусов на 70 и тут…

— Мощнейший удар.

— Как при ДТП? — приводим дурацкую аналогию.

— Почти, — дипломатично отвечает Петр. — Затрясло нас, и сразу же вращение по оси началось, времени на принятие решения было очень мало — максимум 3–4 секунды. Слава богу, нам этого хватило.

— На какой высоте был удар?

— Около 50 метров.

— Команду на катапультирование вы отдаете?

— Мы вместе. Штурман сказал: «По нам попали». Я сразу же проверил управление, самолет неуправляем. Только успел сказать: «Выходим» — и ввел в действие систему катапультирования.

— Дальше что?

— Удар сильный, все это скоротечно, и я уже на парашюте. Секунд 10–15, наверное, мы спускались на землю. Приземлившись, я понял, что правая рука не работает. Левой освободился от подвесной системы и начал искать штурмана. Он приземлился метрах в пятнадцати.

— Эти 10–15 секунд, когда были еще в воздухе, о чем думали?

— Как нам выбираться придется. В какую сторону двигаться.

— Вы подползли к штурману…

— Подбежал. Он — без движения. Начал снимать с него шлем, подвесную. Он уже начал приходить в себя. И первое, что сказал: «Оставляй меня здесь, спасайся сам».

— Мы можем назвать имя штурмана?

— Дмитрий Коптилов.

— Что вы ему ответили?

— Я сказал: «Николаич, я без тебя не уйду. Выберемся вместе». У меня не было даже мысли оставлять его там. Я просто схватил его за разгрузку и потащил.

— Одной рукой?

— Ну да. Нам надо было хотя бы поставить себе уколы «обезбола». Первые 30 метров преодолели, штурман говорит: «Невыносимая боль». Я понял — надо колоть.

— А у вас не было невыносимой боли?

— Да я как-то не чувствовал. Адреналин. Мы сперва болотце небольшое преодолели, то есть искупались в некупальный сезон. Только поставили по «обезболу», и уже видим — на трех-четырех машинах прибыли ВСУ. Решили — в плен сдаваться не будем. Я достал гранату, вкрутил в нее запал. У штурмана же тоже одна рука, левая, у меня правая повреждена. Он в левую взял гранату. Я сказал: «Держи, Николаич, я сейчас кольцо достану». И ждем. ВСУ начали прочесывать местность. Их было до взвода, наверное.

— Вы приготовились подорвать себя одной гранатой. Как это решение принималось?

— Оно было быстро принято, но решение тяжелое. В плен сдаться… Ну, я бы себе не позволил такого. Сдаваться нельзя в этой жизни вообще. Если нас обнаружат, есть время пожить 3 секунды, пока горит запал.

— Вы видели, как они вас ищут?

— Буквально в семи метрах одного наблюдали, он прошел в одну сторону, в другую… И тут начались артиллерийские удары в это место. Я полагаю, это работала наша артиллерия по ним. Это нам спасло жизнь. Потому что отпугнуло их, они отошли. Мы решили ждать темноты.

Мокрые насквозь, пять часов они лежат в кустах, не двигаясь, в ожидании сумерек. Удивительно, но мужиков не трясет от холода. Видимо, сказывается и выброс адреналина, и действие обезболивающего. Все это время где-то невдалеке шныряет вражеская разведка, раздаются артиллерийские разрывы, обсыпая раненых землей и осколками на излете.

Ближе к вечеру канонада утихает. Штурман: «У меня позвоночник, я встать не могу». Петр: «Николаич, надо идти. Будет тяжело, но идти». И они идут неубранными полями, скрываясь в зарослях подсолнечника и кукурузы. Семь, десять, пятнадцать минут ходьбы, две минуты отдыха — травма Дмитрия постоянно дает о себе знать. Помните, у Полевого? «И он решил идти, идти на восток, идти через лес, не пытаясь искать удобных дорог и жилых мест, идти, чего бы это ни стоило… Казалось, чем слабее и немощнее становилось его тело, тем упрямее и сильнее был его дух…»

За 13 часов они преодолели около 30 километров.

— Мы подошли к населенному пункту. «Давай оставайся здесь, а я пойду, посмотрю, кто там, в деревне», — говорю штурману. И тут заметили технику с буквой Z. «Все, Николаич, сто процентов наши». Пришли в первый дом, заметили дедушку: «Отец, русские войска здесь есть?» Он: «Да, мужики, сейчас отведу». Я говорю: «Можно попить?» Он воды нам дал. Пить хотелось всю дорогу.

— Дедушка вас к кому отвел?

— К нашим артиллеристам. Зашли в один ангар, вышел механик-водитель, и он уже отвел нас к комбату в штаб. Там уже связались с нашими, доложили о своем местонахождении.

— Как мужики-артиллеристы вас встретили?

— Очень хорошо. Сразу же накормили. А потом за нами прилетел вертолет.

— Кого первого увидели, выйдя из него?

— Командира. Доложил о выполнении задачи, командир обнял: «Спасибо, мужики, что живы». Ну а дальше уже госпиталь, лечение и награждение.

— Радовался награде?

— Смущался скорее. Я и сейчас не осознаю, что я такого героического сделал. Страна оценила так. Я буду с достоинством нести это высокое звание.

— Ты мало того что выполнил боевую задачу и вернулся с нее. Ты еще вытащил боевого товарища, вернул его домой.

— Я не возвращал его, мы вместе шли. Экипаж. Делали то, чему нас учили.

— Хорошо, значит, учили. Преподавателей добрым словом вспоминал?

— Конечно. С моим первым летчиком-инструктором уже созванивались. Я благодарен всем инструкторам,