Сморщенные губы мадам Дюбонне гротескно поджались, когда она изобразила жужжание пчелы.

– Естественно, я никого не осуждаю, – добавила дама, глядя на Трейси так, как смотрел бы шеф-повар на забежавшую в его владения крысу. – Но здесь, в Париже, существуют определенные правила поведения даже для содержанок.

Трейси быстро сложила два и два. Джеф догадался, что она пойдет к Гаю, затем явится вслед за ним сюда, поэтому выкачал из мадам Дюбонне всю информацию про Хантера, а потом убедил старую ведьму, что Трейси – любовница-психопатка, а сюда явилась, чтобы устроить неприятности Гарри Грэму.

– Мадам, – твердо произнесла Трейси, – мой друг мсье Бауэрс ошибается. Я не любовница мсье Грэма, и вообще ничья, если уж на то пошло.

Не обратив на возражение Трейси никакого внимания, мадам Дюбонне помахала артритным пальцем прямо у нее перед носом, едва не ослепив блеском пятикаратного бриллианта.

– Знаете, cherie[23], совсем некрасиво пытаться entrapper[24] джентльмена, угрожая пойти к его жене. – Мадам Дюбонне поцокала языком, покачала головой, а затем заявила: – Такого я не одобряю.

Глаза Трейси удивленно распахнулись: «Ну и ну, должно быть, Джеф тут постарался на славу!»

– Мадам, уверяю, вы ошибаетесь. Начнем с того, что мсье Грэм, как он себя называет, вовсе не джентльмен. Во-вторых, у него нет жены, хотя насчет сравнения с пчелами вы, возможно, правы, – признала Трейси, вспомнив, что Салли Файерс рассказывала ей о бесконечной веренице любовниц Хантера. – В любом случае я не его любовница, о чем моему другу, мистеру Бауэрсу, очень хорошо известно. Правда в том, – тут Трейси понизила голос, – что я работаю на американскую разведку.

Мадам Дюбонне по-матерински улыбнулась.

– Vraiement? Le C.I.A?[25]

– Совершенно верно, – заговорщически проговорила Трейси, радуясь, что недоразумение исчерпано. – Я работаю на ЦРУ.

– В таком случае я работаю на НАСА, мадемуазель. – Мадам захихикала над собственной шуткой, потом опять поджала губы. – Как я уже сказала, личную жизнь своих клиентов не обсуждаю. Марианна вас проводит.

Джеф позвонил Трейси сразу же, как только она вышла из дома мадам Дюбонне.

– Милая! Как твоя голова?

Трейси взорвалась:

– Не смей говорить мне «милая»! Зачем ты наврал этой старой ведьме, что я сплю с Хантером Дрекселем?

Джеф хохотнул.

– А, так ты ходила к мадам Дюбонне?

– Конечно, ходила. И ты прекрасно знал, что пойду!

– Ну только не психуй, ангел мой! Я вовсе не говорил, что ты с ним спишь… то есть не напрямую.

– Уж не знаю, что ты там наговорил, но этого хватило, чтобы она вышвырнула меня вон. Так что именно она тебе рассказала и что ты стремишься от меня утаить?

– Ничего!

– Ври кому-нибудь другому, Джеф. Я серьезно. Она явно знает Хантера. Что тебе известно? Когда он был здесь в последний раз?

– Понятия не имею.

– Врешь.

– Трейси, милая, какой смысл продолжать этот разговор, если ты не веришь ни одному моему слову?

– Да, ты прав! – отрезала Трейси и отключилась, но Джеф немедленно перезвонил.

– О, вижу, ты уже полностью оправилась.

Она закусила губу. Желание снова прервать разговор казалось непреодолимым, но все же хотелось выяснить, что ему известно.

– Да, спасибо. И так мило, что ты пришел меня навестить, – съязвила Трейси.

– Я хотел. – Судя по голосу, Джеф обиделся.

– Так почему не пришел?

– Кое-что помешало.

– Кое-что вечно мешает, – с горечью отрезала Трейси.

– Эй, послушай! – запротестовал Джеф. – Твой бойфренд охранял больницу, как ротвейлер, а потом умыкнул тебя в лесную башню, как чертову Рапунцель!

Трейси глубоко вдохнула и сосчитала до трех.

– Ты где?

Джеф объяснил.

– Встретимся через двадцать минут в L’eglise Saint-Louis-des Invalides[26].

– L’eglise[27] чего? – переспросил Джеф.

– Просто будь там.

Церковь Святого Людовика, непопулярная среди туристов, пряталась в глубине мемориального комплекса позади великолепного, покрытого позолотой Дома инвалидов. Спроектированная архитектором Жюлем Ардуэн-Мансаром в семнадцатом веке, часовня по приказу Людовика XIV была предназначена исключительно для солдат. Каждый камень, от завешанных стягами стен до крипты, заполненной гробницами французских генералов, был пропитан военной историей. Но сегодня днем, как почти во все остальные дни, в часовне практически никого не было, за исключением нескольких тихих молящихся, стоявших на коленях или зажигавших поминальные свечи.

Джеф увидел Трейси сразу же, как только вошел. Она одиноко стояла на коленях в боковом приделе. Перекрестившись, он опустился на колени рядом и прошептал ей на ухо:

– О чем молишься?

– О мужестве, – прошептала в ответ Трейси. – Оно мне требуется, когда рядом ты.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Джеф, проигнориров колкость.

– Прекрасно.

– Мне сказали, ты была в коме.

Трейси подумала: «А ты все равно не пришел», – но вслух произнесла:

– Со мной все хорошо, Джеф. Мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне. Куда ты ездил?

– В Брюгге.

Джеф согласился последовать совету Фрэнка Дорриена и не рассказывать Трейси о своей поездке в Стимбот. Для этого у них будет достаточно времени, но позднее.

– Видел Дрекселя?

– Да.

– А про Салли Файерс знаешь?

– Да, – хмуро кивнул Джеф.

Церковный служитель, деловито полировавший дарохранительницу и алтарные подсвечники, посмотрел на них с упреком, и Джеф понизил голос:

– Ужасная история.

– Есть какие-нибудь мысли насчет того, кто это сделал?

– Ну, это точно был не Хантер, – прошептал Джеф. – Я следил за ним, когда это случилось. Он крупно выиграл в покер в старом городе, потом встретился с женщиной, и я почти уверен, что это была Алтея.

Глаза Трейси удивленно распахнулись.