Настал и наш черед. Перед посадником, восседавшим на высоком кресле, поставили Митрофана и его молодого помощника, имени которого я так и не узнал.

Дьяк Елисей, сидевший по правую руку, как здесь говорили – одесную – от посадника, важно зачитал о вине обоих.

– Пострадавшая сторона здесь?

Я вышел вперед, поклонился.

– Расскажи.

Я коротко и четко изложил события.

Посадник тут же спросил:

– О каких еще ценностях идет речь? Насколько я помню, была доставлена только казна?!

– Кроме казны мне удалось отбить у разбойников и другие ценности.

– И где же они? – Глаза посадника сверкнули алчным огнем. Над площадью повисла тишина.

И вдруг от собора раздался голос:

– У меня, все ценности были пожертвованы храму. – От распахнутых дверей собора шел к суду посадника священник. – Свидетельствую, что четыре мешка с ценностями были жертвованы храму сим благодетельным мужем.

Посадник обмяк лицом, глаза утратили блеск. Он обратился к закованным в кандалы Митрофану и его сообщнику:

– Все так, как говорит он? Что можете сказать в свою защиту?

Молодой не выдержал, упал на колени:

– Бес попутал, жизни не лишайте, помилуйте!

Посадник задумался. Я ожидал, что последует смертный приговор.

– На галеры обоих, пожизненно!

Стражники подхватили под руки осужденных, поволокли в узилище.

Суд закончился. Народ, переговариваясь, стал расходиться. Некоторые показывали на меня пальцем. Подошел Елисей:

– Доволен?

– Да мне все равно – повесят их или на галеры сошлют – та же смерть в итоге, только мучительная.

– Сам, значит, рук пачкать не стал?

– Зачем? Суд есть.

– Зря с посадником златом-серебром не поделился. Все церкви отдал. Он теперь зло на тебя затаил.

– Я не холоп его, чего мне бояться?

– Оно верно. А ты знаешь: после возвращения казны посадник хотел тебе должность предложить.

Мне стало интересно:

– Какую же?

– Палачом в Тайном приказе.

Я остолбенел от удивления. Чего-чего, но представить себя катом я не мог даже в страшном сне. Видя мою реакцию, Елисей засмеялся:

– Вот и я сказал посаднику, что ты не пойдешь – не по тебе работа.

Я был настолько ошарашен, что невнятно пробормотал слова прощания и присоединился к ожидавшим меня Ваське и Ленке.

А дома изрядно напился, чем удивил Елену.

Нет, ну надо же – меня и палачом! Неужели похож?

Отношение в городе ко мне изменилось. После возвращения казны и пожертвования ценностей в храм кто-то считал меня блаженным, некоторые крутили пальцем у виска, но были и те, кто зауважал, пытался при встрече пожать руку, похлопать по плечу. Не скрою, мне это было приятно.

Жизнь снова пошла своим чередом. Но видимо, спокойная жизнь не про меня, не для того забросила меня судьба в эти времена.

…Уже далеко за полдень, когда я пришел от купца, в ворота постучали. Над забором виднелся верховой. Делать нечего, я пошел к воротам.

– Ты, что ли, Юрий Котлов будешь?

– Ну я.

– К посаднику срочно!

– А что случилось?

– Он мне не сказал.

Посыльный ускакал, подняв пыль. Я же уселся за обеденный стол. С утра не ел, пока не подкреплюсь, весь мир подождет. И так мне не хотелось идти, но надо.

Я опоясался саблей, пообещал вскоре вернуться и пешком отправился в кремль.

В доме посадника меня уже ждали. Прислуга открыла дверь в кабинет, я увидел посадника за столом и сделал шаг вперед. Тотчас сбоку шагнули два амбала и схватили меня за руки. Подскочил третий, мелкий человечишко, шустро расстегнул пояс с саблей и зашвырнул в дальний угол комнаты.

– Так оно спокойнее будет. Не знаю, как в Нижнем, но меня предупредили, что саблей ты владеешь виртуозно.

Во как, этот плюгавый такие слова знает – интересно, кто он и откуда?

Меня подтащили к стулу с высокой спинкой, привязали к нему веревками. Плюгавый вздохнул с облегчением, махнул рукой, и амбалы вышли за дверь.

Вечер переставал быть томным – что-то будет дальше?

Плюгавый потер ручонки – вроде как ладошки на морозе у него озябли.

– Привет от князя Овчины-Телепнева-Оболенского!

Я от неожиданности вздрогнул, и это не укрылось от внимательного взгляда плюгавого. Он повернулся к посаднику:

– Знает князя, ишь – подпрыгнул аж. – Посмотрел на меня: – И чего же ты убег, коли вины за собой не чуешь?

– Так и нет никакой вины, сам в дружину к нему пришел – сам ушел, я вольный человек.

– Вольный – это да, не холоп, не раб. А только разрешения княжеского спросил ли? Да и супротив князя злоумышлял.

Плюгавый повернулся к посаднику:

– Ключника княжеского насмерть зашиб – думается мне, хотел ключами воспользоваться, казну княжескую ограбить.

Посадник покачал головой.

– Ай-яй-яй! А мы, не знамши, ему доверили казну стрелецкую вернуть.

– В доверие втирался, чтобы, значит, поближе к другим ценностям подобраться.

Посадник злорадно ухмыльнулся.

– Сколько веревочке ни виться, все равно конец вокруг шеи захлестнется. Куда его?

– Пока в узилище – пусть до утра посидит, а там – на корабль и в Москву, пред ясные очи князя. Там и судьба его решится.

– Надо же, каков подлец, изменник и тать! Почти вошел в доверие – опростоволосились мы.

Плюгавый хлопнул в ладоши, заявились два амбала, что стояли за дверями.

– В узилище его!

Меня отвязали от стула и поволокли в местную тюрьму. Знакомое местечко, бывал я уже здесь. Тогда меня сюда упек воевода.

Меня швырнули в камеру. Причем в пустую. Никак, беспокоятся, чтобы я чего лишнего не наговорил. Как они до меня добрались? Неужели посадник стал наводить справки в Москве? А тут и встречный интерес со стороны князя! Как же посаднику не выслужиться перед государевым любимцем и заодно меня наказать. Сошлись интересы двух господ. А вот хрена вам лысого. Уйду, вот стемнеет – и уйду. Хорошо, что поесть успел, а не то сидел бы сейчас с пустым брюхом.

Я улегся на гнилую солому – надо обдумать свое положение. Коли князь зуб на меня еще имеет, не стоит в руки даваться. Удавят ночью в камере – не здесь, так в Москве. И чего князю неймется? Ведь молчу как рыба о его тайне. Нет, свое «я» хочет показать – он ведь князь, а я никто. С пенька дрищет, сволочь.