Агентов обучали так, чтобы они могли продержаться сорок восемь часов, прежде чем раскрывать какую-либо важную информацию, что давало участникам их сети время на то, чтобы скрыться. Первые пятнадцать минут обычно считались самыми тяжелыми, и пленникам советовали попытаться отключиться, мысленно перенестись в другое место, если это возможно, не загадывать вперед, думая лишь о текущей минуте. В первые два дня они могли выдать крупицу правды, чтобы их накормили или напоили в качестве награды. После этого от них уже не ожидалось, что они будут молчать. Многие агенты, иногда после двадцатичетырехчасовых непрерывных допросов, подвергались невыносимому психологическому давлению в попытках заставить их работать на немцев. Как и в случае с Гутом, особенно эффективными были угрозы их семьям. Какими бы храбрыми ни были «племянники», больше не могло быть никаких сомнений в том, что гестапо – и сам Барби – на тот момент уже знали о возвращении Вирджинии во Францию и готовились с удвоенной силой разыскивать ее. С военной точностью она должна была устранять опасности одну за другой; независимо от того, чьи чувства она ранила.

Ее первой целью стала Софи, поскольку можно было предположить, что она допустила за собой слежку прямиком до дома Вессеро. Подавив любые эмоции, Вирджиния запретила своей изумленной посыльной (которая уже потеряла своего первого мужа в авиакатастрофе Королевских ВВС) работать на спасение трех агентов. Софи была «очень взволнована и экспрессивна и настаивала на том, чтобы пойти и стучать в ворота» тюрьмы, сообщала Вирджиния, и «может навлечь неприятности на всех остальных, если не успокоится». Вирджиния знала, что ведет себя «холодно», но также понимала, что кризисная ситуация требует эффективного плана, а не паники. Вирджиния приказала Софи немедленно оставить ее и держаться подальше до тех пор, пока ее не отправят обратно в Британию. Ее вердикт был безжалостен: «Софи была слишком эмоциональной и слишком заметной, чтобы быть мне полезной в качестве курьера или в каком-либо иной роли»[314].

Аресты вынудили Вирджинию переехать, хотя запланированная ею заброска все еще не состоялась. Она уже начала преобразовывать Сопротивление Кона в жизнеспособное партизанское подразделение, так что тот факт, что она снова не смогла остаться на достаточно долгое время, чтобы командовать крупными операциями, очень ее расстраивал. Лишь полковник Вессеро и его жена знали, куда она уехала, и Вирджиния попросила их не говорить этого «вообще никому». Тем не менее, она поддерживала постоянную связь с ними обоими через курьера, давая инструкции по обучению. Она также договорилась о том, чтобы новый агент спустился с парашютом в Коне ей на замену, и к ее большому удовлетворению, группа, которую она сформировала, продолжила кровавую, но в конечном итоге победоносную борьбу против оккупантов, сумев помочь освободить область в сентябре.

Тем временем Вирджиния не оставляла попыток разобраться в миссии, которая уже подвергла ее самых дорогих друзей величайшей опасности. В том, что Леччиа доверился Лилиасу, не было ее вины, но связь «племянников» с их «тетушкой» всегда делала их уязвимыми. И теперь Вирджинии нужно было доказать самой себе, что так активно настаивать на их возвращении было разумно и что оно того стоило. Возможно, именно поэтому она направилась в район, наводненный немцами, в пятнадцати милях от Сюри-ан-Во в Шере, который считался одним из самых сложных для работы в центральной Франции. Она подвергала себя экстремальным испытаниям, но это позволяло ей наблюдать за передвижениями вражеских войск и отмечать их численность, организацию и вооружение. Некоторые обочины дорог и поля были заминированы, чтобы предотвратить засады Сопротивления, но Вирджиния смогла вычислить, где можно было безопасно стоять с козами, и, опираясь на пастуший посох, вновь прислушиваться к немецким разговорам. Погода ранней весной 1944 года была ненастной, но почти каждый день Вирджиния выходила под дождем и ветром, скользя по грязи в своих деревянных башмаках. Она старалась не говорить. Когда ночью Вирджиния открывала свой чемодан с радиопередатчиком, она часто начинала со слов «QTC 3 QRV?», что означало: «У меня есть три сообщения для вас. Вы готовы?»

В данных обстоятельствах было большой удачей найти человека, готового рискнуть жизнью, помогая ей,   в регионе, насквозь пронизанном сетями Французской милиции и нацистов. Считалось, что по меньшей мере десять процентов местных французов в этом консервативном сердце Франции работали непосредственно на немцев, и многие крестьяне зарабатывали с их помощью. Очень многие воспользовались предложением получить до 100 000 франков (огромную сумму) за информацию о расположении лагерей маки, которые затем немцы атаковали из минометов и пулеметов. Один агент подсчитал, что лишь «не более двух процентов» местных жителей Шера были «готовы рискнуть своей жизнью, чтобы освободить Францию»[315]. Но в очередной раз Вирджиния продемонстрировала замечательное понимание людей и столь же невероятное влияние на них. Ее новая квартирная хозяйка, овдовевшая Эстель Бертран, которой уже было за пятьдесят и которой было не привыкать к невзгодам, без сомнения, знала, что она рискует, принимая у себя мадам Марсель. Была ли то лесть, соблазн волнения или просто очевидная приверженность Вирджинии делу освобождения Франции, но Эстель быстро стала еще одним преданным сторонником, готовым поставить свою жизнь на карту ради гостьи, – и та в ответ доверилась ей. Несколько дней спустя, 15 мая, Эстель была рядом с Вирджинией, когда та под покровом ночи прокралась к месту выброски оружия, организованного для макизаров из Кона.

Восьмидесятичетырехлетний отец Эстель, Жюль Жюттри, напротив, представлял большую проблему и интересовался, чем занимаются женщины. Вирджиния видела, что он ее подозревал и боялся, что она может быть немкой. Она объяснила свой иностранный акцент тем, что приехала с крайнего севера Франции, и смогла успокоить дальнейшие опасения, подарив баррик с вином. Теперь Вирджиния могла набрать и вооружить еще одну группу партизан, чтобы досаждать местным немцам. 20 мая она сообщила Лондону, что ей срочно нужны аккумуляторы, взрывчатые вещества, чай, одежда, деньги, бинты и мыло[316].

Однако мысль о трех «племянниках» в руках гестапо не покидала ее. Как только Вирджиния поселилась в своем новом жилище, она снова бросила вызов нацистскому контролю, ринувшись в маскировке обратно в Париж, чтобы разработать план побега и передать сообщение «мальчикам». В ответ она получила сообщение: «Нас теперь не трое, а восемь». Арестовали еще пятерых, включая двух «двоюродных братьев» – врачей, завербованных Леччиа, и он ни при каких обстоятельствах не мог их бросить. Вирджиния с горькой тревогой понимала, что осуществить такой массовый побег из одной из самых охраняемых французских тюрем будет практически невозможно. Однако сдаваться было не в ее