характере, и она неоднократно подвергала себя смертельной опасности, каждую неделю возвращаясь в столицу, чтобы попытаться разработать новый план. Ей нужно было действовать быстро. В начале июня Аллара перевели в тюрьму во Френе, что в дальнейшем предполагало неизбежную депортацию или казнь. Леччиа и Гилену тоже оставалось недолго. Она не могла вынести мысли, что «племянникам» придется заплатить жизнью за качества, которыми она так восхищалась в них, – благородство и доблесть.

Время заканчивалось по всем фронтам. По другую сторону пролива Британия находилась в состоянии боевой готовности к высадке в «День Д». Лагеря на юге Англии, в которых располагались штурмовые отряды союзников, и порты с кораблями уже были закрыты. Теперь, когда стало ясно, что Нормандская операция, или операция «Оверлорд», неизбежна, напряжение ощущалось по обе стороны Ла-Манша. Неделей ранее Лондон сигнализировал Вирджинии: «Начинается период активности. Точка. Пожалуйста, сообщите до следующей пятницы [2 июня] всю информацию, собранную с момента вашего прибытия, относительно больших перемещений поездом или автомобилем. Точка». С тех пор она передавала всю появляющуюся у нее информацию о немецких конвоях, их количестве, формированиях, маршрутах и   линиях снабжения – высококачественные разведданные, которые командование жадно ловило в трещании радиосетей. Времени на сон практически не оставалось, и Вирджиния больше, чем когда-либо, стала полагаться на бензедрин. Каждую ночь она настраивалась на французскую службу «Би-би-си», чтобы прослушать заранее подготовленные сообщения о том, что вот-вот произойдет вторжение. Ночь за ночью она слышала только пустые передачи, и нервное ожидание затягивалось. Священники со своих кафедр подхватили эту агонию и принялись настойчиво молить Бога об избавлении[317].

Немцы усилили жестокие репрессии против Сопротивления. Любой, кто подозревался в связях с маки, мог быть немедленно казнен, а в районе, где жила Вирджиния, милиция предлагала вознаграждение в две тысячи франков за донос. Неосторожные разговоры были опаснее, чем когда-либо, и с прибытием огромного числа новобранцев в течение нескольких недель, предшествовавших «Дню Д», возрос и риск проникновения в сети двойных агентов. Некоторые потенциальные новобранцы, отсеянные как слишком ненадежные, искали мести и денежной выгоды, донося в милицию. В таких случаях ожидалось, что агенты предпримут необходимые действия на местах. «Если члены были склонны к болтовне, их исключали из организации, – объяснял Бен Кауберн, – а если они знали слишком много и были склонны к болтовне, их расстреливали»[318]. К телу затем приклеивали приветственную записку, в которой объяснялось, что этот человек был казнен за то, что был информатором.

Вирджиния чувствовала, что ей грозит неминуемая опасность. Люди начали интересоваться, почему на чердаке Жюттри до поздней ночи горит свет. Она также заметила несколько немецких фургонов-детекторов, объезжающих переулки, очевидно, поймав ее сигналы. Поэтому, чтобы спасти своих отважных гостеприимных хозяев, Вирджиния снова поменяла место дислокации. Незадолго до «Дня Д» она поселилась на еще одной ферме в Сюри-э-Буа.

Пока Вирджиния играла в кошки-мышки с немцами, миссис Холл следила по газетам за ходом войны в Европе и переживала за дочь – было ясно, что битва за Францию   скоро начнется. Она уже несколько месяцев ничего не слышала о Вирджинии, но достаточно хорошо ее знала, чтобы подозревать: ей угрожает опасность. В апреле миссис Холл написала капитану Греллю в Лондон, имя и адрес которого Вирджиния дала ей перед отъездом. 2 июня Шарлотта Норрис из Нью-Йорка наконец ответила от его имени. Она извинилась за отсутствие подробностей из соображений безопасности, но добавила, что «ваша дочь связана с Первым экспериментальным отрядом армии США», не сообщив, конечно, что это было вымышленное прикрытие УСС. Вирджиния «делала важную и трудоемкую работу», которая «требовала перевода из Лондона» и сводила «переписку к минимуму». Она добавила: «Пожалуйста, не стесняйтесь писать мне, когда хотите, миссис Холл. Мы находимся в постоянном контакте с вашей дочерью и немедленно узнаем о любых изменениях в ее статусе. Я буду рада сообщить вам любые новости о ней»[319].

Вирджиния, конечно, тоже ждала новостей. Есть некоторые разногласия относительно того, где она находилась, когда «День Д» наконец настал. По одной правдоподобной версии, вечером 5 июня она вместе с Эстель Бертран и несколькими другими сторонниками слушала радио в своем новом фермерском доме в Сюри-э-Буа. Оно было настроено на французскую передачу «Би-би-си», которая каждый вечер объявляла: «Ici Londres. Les français parlent aux français. Veuillez écouter quelques messages personnels («В эфире Лондон. Французы обращаются к французам. Пожалуйста, прослушайте несколько личных сообщений»). В деревенской гостиной стояла духота, а сигнал был плохим, поэтому небольшая группа сгрудилась вокруг радиоприемника, и диктор начал говорить: «Blessent mon cœur d’une langueur monotone» («Стынет душа в оцепененье»[320])[321]. Этого сообщения Вирджиния ждала с первых дней работы агентом, вот уже три года. Все, через что она прошла, все, что она сделала, боль, горе и страх, которые она пережила, – все было подготовкой к этому моменту и долгожданному возвращению союзных армий на французскую землю. Она ждала и ждала, играя с огнем, рискуя жизнью в смертельно опасной части Франции, лишь по одной причине. Теперь, наконец, наступил «День Д», или Jour J. Огромные конвои кораблей уже двигались во тьме к боевым постам у побережья Нормандии. Первая волна из 150 000 человек под командованием генерала Эйзенхауэра должна была подготовиться к выходу на длинные песчаные пляжи нормандского побережья, чтобы столкнуться со сталью и яростью тщательно укрепленного вермахта.

Затем последовало не менее трехсот закодированных «сообщений о действиях», каждое из которых предписывало сети провести заранее подготовленные атаки на железные дороги, мосты и телефонные линии. Призыв к действию прозвучал практически во всех городах, поселках и селах. Теперь Сопротивление должно было сделать все возможное, чтобы крупнейшее морское вторжение в истории увенчалось успехом. Приказ союзного командования был четким: нанести максимальный ущерб противнику и любыми возможными средствами саботировать линии связи. «Волна восторга прокатилась по Франции, – вспоминал не менее взволнованный Морис Бакмастер. – Оружие спускали с чердаков и выкапывали из подвалов. Униформу доставали из шкафа и начищали на ней пуговицы. Франция была готова помочь своему освобождению»[322].

Новости о высадке в трехстах милях к северу оживили весь регион. Спустя три года после того, как Вирджиния с трудом набрала свою первую горстку помощников в Лионе, тысячи добровольцев появились буквально из ниоткуда, намного превзойдя самые смелые ожидания командования. Если в преддверии «Дня Д» жизнь Вирджинии была беспокойной, то теперь она превратилась в вихрь. Она отдала приказ группам, которые лишь недавно организовала и вооружила, перейти к действию – «парализовать» связь противника, перерезать телефонные провода, заложить взрывчатку на дорогах и железнодорожных путях, взорвать мосты и даже убрать указатели, чтобы сбить