государстве, и, сказав ему много лестного, предложил руку своей дочери. Тиберий немедленно согласился, и Аппий пошел домой предупредить жену.

– Антистия! – крикнул он ей еще на пороге. – Я помолвил нашу Клавдию.

– Да что ты? Зачем ты так поторопился? Можно подумать, что ты выдаешь ее за Тиберия Гракха.

И радости доброй женщины не было конца, когда она узнала, что ее Клавдия действительно будет женой Гракха.

Служил Тиберий и на войне. Первые лавры дал ему штурм Карфагена, когда он впереди других взошел на городские стены. Потом он служил в Испании, в походе против кельтиберов, окончившемся несчастливо для Рима. Но Тиберий и тут принес большую пользу: он спас от верной гибели двадцатитысячный римский отряд.

Выше уже говорилось[42], что к середине II века до P.X. земля постепенно стала скопляться в руках немногих богатых людей, а самостоятельные крестьянские хозяйства исчезали с неимоверной быстротой.

Лучшие люди Рима прекрасно видели, что крестьянство погибает. К этим лучшим людям относился прежде всего кружок Сципиона Эмилиана. Один из самых близких друзей Сципиона, Гай Лелий, будучи консулом в 140 году до P.X., внес было закон о том, чтобы отобрать захваченные богачами казенные земли и раздать их крестьянам, но когда он увидел, какая буря поднялась в сенате, он взял свое предложение назад и был прозван за это мудрым.

Тиберий Гракх был своим человеком в кружке Сципиона. Юноша жадно прислушивался к речам поседевших в делах мужей и с каждым днем убеждался в том, что сенат действует своекорыстно, что крестьянство гибнет, что надо помочь ему и каждый день промедления затруднит эту помощь.

Братья Гракхн. Бюсты работы Эжена Гийома

Когда он ехал в Испанию, путь его лежал через Северную Италию; передвижение в то время было медленное, и путник вдоволь мог насмотреться на окружающее. И вот, что ни день, перед ним мелькала одна и та же унылая картина. Все почти земли были превращены в крупные поместья, находившиеся в руках богачей, а на них копошились толпы рабов. Звеня кандалами, понурив головы, тащились они за плугом или же присматривали за многочисленными стадами, и над ними с кнутом в руке стоял смотритель, не дававший им отдыха, заставлявший работать до полного истощения. По ночам их запирали в казармы, и нередко слышались оттуда душу раздирающие вопли – это наказывали провинившихся.

Куда девались свободные крестьяне, когда-то весело обрабатывавшие землю сообща с семьями! Тиберию не пришлось за все время увидеть ни одного клочка, где не было бы рабов и где не щелкал бы над их головами длинный кнут смотрителя.

Наконец Тиберию исполнилось 30 лет – возраст, в который по римским законам можно было сделаться трибуном.

Сообща с Аппием Клавдием, тестем его брата Гая, верховным жрецом Публием Крассом Муциалом, братом последнего Публием Муцием Сцеволой и другими стал обдумывать Тиберий свой проект и заручился обещанием поддержки с их стороны. А поддержка была очень ценна, потому что все они были людьми влиятельными, а Сцевола вдобавок рассчитывал сделаться консулом в тот самый год, когда Гракху предстояло быть трибуном, что действительно и случилось.

И мать Гракха, которую он обожал, стояла за необходимость реформ и уговаривала сына взять это дело на себя.

– Когда же наконец, – говорила она, обращаясь к сыновьям, – римляне начнут звать меня матерью Гракхов, а не тещей Сципиона!

Трибунов выбирали собрания по трибам, где были одни плебеи и где не участвовала знать. А плебеи, как мы знаем, все свои надежды возлагали на Тиберия. Он был выбран без всяких затруднений.

Вступив в должность, он немедленно предложил народу свой закон. Все захваченные казенные земли должны быть отобраны, за исключением 500 югеров на собственника и по 250 югеров на каждого из его сыновей, но так, чтобы в общей сложности получился участок не больше 1000 югеров. Земли, за которые правильно поступала арендная плата, не отбирались. Отобранный земли предполагалось разбить на небольшие участки по 30 югеров (71/2 дес.) каждый и раздать гражданам, но не на правах частной собственности, а в вечно-наследственную аренду за незначительную арендную плату.

Для заведования всем этим сложным делом отобрания и распределения земли должна была быть избрана комиссия из трех лиц.

Богачи пришли в ярость, когда Гракх внес свой закон, и стали пробовать все возможные средства, чтобы помешать его принятию. Но все их попытки подействовать на народ, убедить его, что Гракх замышляет опасный государственный переворот, разбивались об энергию трибуна. Ему нетрудно было показать, из-за чего хлопочут сенаторы, и народ жадно прислушивался к его речам. Густой массой окружал он ораторскую трибуну, на которой стоял молодой трибун и ловил каждое его слово.

– У диких зверей, которые живут в Италии, – говорил Гракх, – есть свои норы и логовища, а у людей, которые умирают, сражаясь за Италию, нет ничего, кроме воздуха и света. Лишенные крова, без пристанища, бродят они повсюду с женами и детьми, не зная, куда преклонить голову. Полководцы хотят воодушевить солдат, убеждая их биться с врагом за могилы предков и за «домашние алтари». Все это ложь: ни у кого из них нет ни отчего алтаря, ни родового кладбища; они потеряли все! Они идут на войну, сражаются и умирают, чтобы доставить роскошь и богатства немногим. Их называют властителями вселенной, а у них нет и клочка собственной земли!

Слушая подобные речи, в которых звучала горячая любовь к крестьянству, народ приходил в волнение. Молва о предлагаемых Гракхом законах разнеслась по всей Италии, и все земледельцы спешили в Рим, чтобы поддержать их. Их принятие казалось обеспеченным.

Ярость сенаторов сменилась отчаянием. Они не знали, что предпринять. Их выручил один из товарищей Тиберия по трибунату, Марк Октавий. Он совершенно расходился с Гракхом во взглядах. К тому же закон задевал и его самого, так как у него было много казенной земли. Сенаторы воспользовались этим и стали уговаривать его помешать Гракху. А по римским законам, раз один из трибунов воспротивился предложению другого, оно не могло быть даже пущено на голосование.

Октавий так и поступил. Народ собрался, чтобы голосовать, но Октавий встал и произнес свое «veto». По закону дело было кончено, предложение было провалено. Но Тиберий вовсе не хотел сдаваться. Ежедневно перед народом оба трибуна спорили о том, полезен закон или нет? Горячие речи чередовались, но не приводили ни к чему. Октавий не хотел уступать. Тщетно Гракх пускал в ход все свое красноречие, тщетно, догадываясь о заинтересованности Октавия, предлагал вознаградить