– В спешке собиралась, – сообщил заклинатель с кухни и хлопнул дверцей холодильника. – Даже завтрак не доела.

На кухне, слава богу, никаких продуктов, кроме заплесневелого хлеба на столе, не обнаружилось: свой вывод Бахтияр сделал, изучив холодильник, где в пиалке протух недоеденный творог. И продуктов, кстати, хватало – масло, сыр, колбаса, молоко, сметана, овощи, фрукты… Кастрюля с борщом и сковородка с жареной картошкой.

– Она жила тут долго, – прокомментировал Бахтияр хмуро, – и съезжать не собиралась.

…но в последний раз покидала дом в спешке, да.

На диване – сбитые простыни и разбросанные подушки, шкаф открыт и часть вещей валяется на полу, со стола бумаги сметены на пол, на кресло брошена скомканная летняя пижама.

– Сколько дней назад она ушла? – я присела перед Глоном. – Сможешь определить?

Гемоглобин посмотрел на меня с иронией, неспешно встал и пошёл на кухню. И без стеснения встал на задние лапы, опершись передними о стол и указав то, что мы не заметили. Там, над столом, скрытый узкими полками и сливающийся со светлой стеной, висел отрывной календарь.

В комнате заскрипело, грохнуло, и заклинатель позвал:

– Рад, а я выпускную работу нашёл.

– А я – дату. Кажется, её ухода, – я сняла со стены календарь, отлепив скотч.

Бахтияр появился на кухне и, наклонившись, заглянул через моё плечо. Я очень постаралась не оборачиваться, чтобы… не видеть. На календаре – двадцать седьмое июня текущего года, а первое письмо «прилетело» первого июля. Брат с сестрой разминулись на какие-то сутки-другие…

– Она жива, – процедил после тяжёлого молчания заклинатель. – И плевать, что говорит твоя… тётка.

Да, явно слышал…

– Надеюсь, – я положила календарь на стол. – Где работа?

– Под диваном. Гуня с детства прятала под кровать свои главные сокровища.

Поднятая диванная створка обнажала пыльные ящики для постельного белья, битком набитые стопками бумаг. Нифигасе…

– Вот это труд! – присвистнула я.

Куда там нашим курсовым, дипломным и кандидатским…

– Вы все такое пишете?

– Мы – нет, – Бахтияр начал одну за другой выгружать стопки на пол. – Нам некогда. Заклинателей слишком мало, да и дар по-разному просыпается – у кого-то в двадцать лет, у кого-то сорок. Основы получили – и в поля. Первый год наставник страхует или кто-нибудь из Круга, а потом всё, сам. Как говорил мой учитель, исследования на пенсии сочинять будешь. Если отпустят. И если доживёшь.

М-да…

Следующий час мы разбирали Гульнарины сокровища – и из-под дивана, и со стола. В мешанине бумаг не было никакой системы – черновой текст чередовался планами, перемежаясь цитатами из статей, конспектами чужих работ, фотографиями и рисунками. Сначала мы отделили зёрна от плевел, а потом заклинатель, немного понимающий почерк сестры, взялся сортировать работу.

Я, устав от духоты, подошла к окну, под которым обосновался Гемоглобин. Он сразу же сел, освобождая место, и вильнул хвостом. С минуту я просто дышала – раскалённой улицей, но без квартирной пыли двухнедельной давности. А потом опустилась на колени рядом с псом и негромко спросила:

– Ощущаешь что-нибудь ещё? То, что мы не видим… и чего не увидим без специальных ведьминых заклятий?

Он склонил голову набок, одобрительно прищурился, встряхнулся и потрусил в коридор. Бахтияр проводил нас внимательным взглядом, но следом не пошёл – втроём в тесном «пенале» коридора мы только ноги друг другу передавим.

– Ничего не трогай, – предупредил вслед. – Вдруг Гуня защитные чары наложила.

За ту минуту, то пёс крутился в коридоре, я отчего-то размечталась о настоящем тайнике – что-нибудь понажимать, по стене пошарить и открыть её часть, а там… А всё оказалось скучнее и прозаичнее. В единственном углу коридора стояли маленькая подставка для обуви, крошечная тумбочка, на которой я оставила сумку, и стул-ящик, а над ними на вешалке висели зонт-трость и верхняя одежда – тёмный плащ, удлинённый старомодный пиджак, несколько цветных платков. И сначала Глон стянул один платок, а потом ткнулся носом в плащ.

– Можно? – уточнила я.

Пёс кивнул, и я, доверяя его чутью больше предупреждения заклинателя, сунула руку в карман плаща и достала записную книжку – в кожаной обложке, пухлую, утолщённую карманным календарём и свёрнутыми листочками-заметками. И, само собой, среди них выделялся знакомый лист-гармошка. Было бы удивительно, если я, по сути сама придя за посланием, не обнаружила оного.

Спрятав письмо в карман бриджей, включив свет и сев на ящик, я подняла с пола шейный платок. На серебристо-сером шёлке отчётливо выделялись тёмные пятна и полосы.

– Кровь? – я посмотрела на пса.

Он кивнул.

– Гульнары?

Отрицательно мотнул головой. У меня появилось нехорошее предчувствие.

– Бабушки?

Сначала Глон несогласно тряхнул головой, а потом кивнул.

– Кого-то из семьи?

Кивок.

– Марьяны?

Нет.

– Кого-то из её сестер?

Да.

Значит, проклятая не только к Марьяне наведалась… И, наученная собственным психом, постаралась держать себя в руках, чтобы добыть необходимое. И добыла.

– Спасибо, Глон.

Свернув шарф и убрав его в сумку, я открыла книжку и погрузилась в чтение. Удивительно, но эти записи Гульнара вела разборчивым почерком – мелким, но внятным. И начинались они… пять лет назад. С череды неприятностей, о которых проклятая упоминала вскользь, будто заодно дневник вела. Правда, указывая не точные даты, а номера годов под разделительными линиями.

«В Кругу отказали. Всё. Дальше искать – для себя. Или ещё убедить наставницу… «Бабочки» среди нас. Чувствую. Писала работу и слышала их голоса. Продолжу. В архиве время дали. В понедельник в 09:00. Создала тропу-помощницу, как приснилось. И несколько фантомов к ней. Кто знает…»

Несколько, значит. Один к Вере Алексеевне приклеился, второй – ко мне…

«Завтра в 10:00. Ничего важного. Глупые сплетни. Роюсь дальше».

«Ложная ниточка. Два года поисков зря. Одно уточнение – и всё в мусорку… Но есть ещё одна».

«О. О. приходила. Сказала, всё зря. Нет их. Но я-то знаю. «Бабочки» – моя нечисть, это души-подселенцы. Не доказать?.. Посмотрим».

Кто такая О. О.? Подруга или наставница?

«Не верю, что нет. Хочу в закрытые. А. обещал помочь».

Ещё и некий А.

«В субботу в 17:00. Проклятые сны. Устала. В архив надо».

«Всё в бумаге. Дом в бумаге. Сны в бумаге. Жизнь в бумаге. Ненавижу. Быстрей бы закончить…»