идущих на смерть молодых живцов не выдерживала, и они нападали на охранников и воспитателей. Чтобы напрочь вышибить даже мысль о подобных выходках, в коридоре их ждали еще четверо стражей с короткими тяжелыми мечами и алебардами. Этим страшным оружием в случае бунта рубили всех порхов без разбора — глубокие рваные раны не оставляли надежды выжить.

До начала представления их держали в Отстойнике — душной раздевальне, пропахшей старой кожей, едким потом и страхом. Здесь уже было приготовлено не учебное, а настоящее оружие, которое им предстояло опробовать впервые, однако до особого разрешения никто из живцов под страхом смерти не смел к нему даже притронуться. Надсмотрщики следили за каждым движением порхов, и Бренн чувствовал их тайную надежду на то, что кто-то их живцов сорвется, и можно будет устроить показательную расправу над непокорным рабом.

Одних парней накатывающий волнами страх заставлял онеметь, другие были в крайнем возбуждении, и не могли успокоиться, страдая неудержимой болтливостью, остальные бестолково топтались возле узких окошек-бойниц, за которыми бурлила и пенилась жизнь свободных. С одной стороны бойницы Отстойника, выходили на празднично украшенные трибуны и арену, где уже все было готово к Игре, с другой — на шумную площадь перед главным входом в Казаросса, накрытую огромной тенью древнего здания. Казалось, что там собралось население всего города.

Касаясь виском прохладного камня, Бренн жадно смотрел на площадь, впитывая краски, голоса и запахи. За полгода заключения в подземельях, это было первое, и возможно — последнее свидание с родным городом. Квартал вокруг стен древнего центра развлечений лопался от обилия гостиниц, Веселых домов, дорогих и дешевых трактиров и шатров-закусочных, где кормили простой едой, но обильно и сытно. Яростные вопли зазывал эхом отражались от каменных стен. Шустрили разносчики, продавая лепешки с медом, жирные сладкие булки, горячие мясные и рыбные пироги. В лавках можно было отыскать любой товар: здесь продавали ветхие фолианты эпохи Раздора и дешевые книги с красочными картинками, целебные микстуры и редкие травы с юга, торговали тканями и готовой одеждой для простолюдинов и ноблесс, духами и притираниями, предлагали на разлив бочковый эль, синюху, сладости и механические игрушки… Вдоль стен тянулся ряд колясок и портшезов, возле которых сидели на коленях порхи-переносчики, ожидавшие хозяев.

К главному входу Казаросса то и дело прибывали паланкины богачей, легкие коляски, запряженные порхами, спешивались благородные всадники. Среди мужчин, потираясь о них бедрами и едва прикрытыми грудями, скользили молоденькие хусры, заманивая клиентов в Веселые дома и продавая картинки оголенных дев в крайне возбуждающих позах и разных видов соитий, где в качестве половых партнеров выступали собаки, свиньи, ослы, обезьяны и жеребцы.

Бренн напряженно выискивал знакомые фигуры и лица, — сегодня он постоянно думал о Дуги и Морае — вдруг здесь окажется кто-то из них, ведь теперь им точно известно, что он в Казаросса… И вполне может быть, что они купили билеты на балкон. Хотя вряд ли они на площади — ведь для простолюдинов предназначены входы в боковых арках здания. Да и если бы он их увидел, то все равно не смог бы подать знак…. Надо заставить себя отвернуться, надо…. Но оторвать взгляд от кусочка прежней жизни, бурлящей за узким, как щель, окошком, не получалось.

В желудке застыл кусок льда, надежда на жизнь и возможное бегство благополучно сдохла еще вчера, когда он провернул в голове все сведения, которые ему любезно изложил Акулий Хрящ. И что толку было обсуждать план боя? Даже если он уцелеет в Игре, то остатков яджу вряд ли хватит, чтобы справиться с огромным хищным гадом.

Потребуется целый мешок удачи от Перу-Пели.

Потребуется много чего еще…

***

К главному входу для благородных направлялась открытая коляска, запряженная бледнокожей порхой, которая бежала, напрягаясь изо всех сил. На бритую голову невольницы была надета лошадиная узда, на плечи и шею хомут, к которому крепились оглобли. Ременная упряжь туго охватывала ее груди и проходила меж бедер. Кожаный треугольник прикрывал лобок невольницы, оставляя обнаженными ягодицы, исхлестанные плетью. Полулежащий в кресле Непорочный в красной широкополой шляпе то и дело дергал за поводья, и голова женщины откидывалась назад. Жрец не использовал лошадь или сильных упряжных порхов-мужчин, — похоже, он наслаждался мучениями молодой рабыни. Если порха замедляла бег, гибким стеком жрец наносил удар по ее заду и на коже вспухал багровый след. Еще две невольницы, бегущие рядом с коляской, обмахивали Непорочного огромными веерами из хвостовых перьев джаккайских дивноптиц. Коляску сопровождали четверо вооруженных телохранителей и двое эфебов.

Экипаж подъехал ближе, развернулся, и Бренн увидел лицо жреца. Ненависть и давний детский страх сжали сердце — невольницей управлял Отец Непорочных Скаах ан Хар. Лунообразное лицо, очки цвета тухлой крови и приветливая, будто приклеенная улыбка, не сходившая с губ, даже когда жрец энергично хлестал рабыню.

Увидев продавца желтых слив, Верховный жрец резко натянул поводья и упряжная порха издала вопль, схватившись за мундштук во рту — по-видимому жесткое грызло впилось женщине в небо и язык. Это вызвало довольные смешки юных эфебов.

— Ах ты гнида подкожная… — пробормотал Бренн, ощущая ярость и свое полное бессилие помочь, наказать, отомстить…

Пожилой разносчик, кланяясь, подбежал коляске и протянул Жрецу блюдо с огромными сочными сливами. Выбрав и надкусив сливу, Скаах, скривив губы, отшвырнул ее и тут же «пришпорил» рабыню, хлестнув стеком. Коляска резко тронулась, и торговец не успел отскочить — тяжелое колесо прокатилось прямо по его ступням в веревочных сандалиях. С воплем упав на спину, старик корчился, схватившись за раздавленные пальцы. В пыли золотистыми шарами сияли сливы.

Жаркая злость, ударившая в голову, и жажда мести подстегнули Бренна не слабее бича. Кроме Скааха, который изуродовал его детство, перед глазами всплыла самодовольная холеная рожа Вислоусого. Эти скоты ответят по полной! Бренн Ардан не поплетется безропотно на заклание, как жалкая овца… Он не сдохнет ни на Игре, ни в клюве поганого сквида… Он сам задушит этого морского гада, он выгрызет его сраный глаз!

А если он выживет…. Нет, не так, — а когда он выживет, то сразу начнет думать, как выбраться из этой задницы и вернуть свою жизнь обратно.

Отвернувшись, Бренн подошел к противоположной бойнице, через которую открывался прекрасный вид на место смерти тысяч молодых парней — живцов и кортавида, погибавших здесь веками на потребу любителей острых впечатлений. Водная арена была раза в четыре больше бассейна с Каруселью,