Он показывает куда-то вдаль, и я вижу отсюда голубую водную гладь, сияющую под мягкими лучами солнца. До меня даже доносятся крики чаек, летающих над нашей головой.

— С ума сойти… Неудивительно, что он захотел сюда переехать.

— Может, посмотрим, дома ли он? — спрашивает Мак.

— Часть меня хочет развернуться и уехать обратно, — признаюсь я.

— А другая? — улыбается он.

— Другая хочет постучать в двери этого дома, — смеюсь я.

— Второй вариант мне нравится больше, — подмигивая, отвечает мне он. — Ничего не бойся! Правда, Горацио?

Пес снова радостно лижет мою шею. Я делаю глубокий вдох, закрываю глаза, вспоминаю о маме и Тэтти и выхожу из фургона.

Я звоню в дверь, мы ждем. Звоню еще раз — по-прежнему никакого ответа. На третий раз я уже совсем отчаиваюсь. Кажется, Джеймса нет дома.

— Возможно, нам просто не повезло, — успокаивает меня Мак.

— Поверить не могу, — шепчу я, сдерживаясь из последних сил. Я приподнимаюсь на цыпочки и заглядываю в окошко на фасаде, но ничего не вижу через ветхий тюль занавесок.

— Давай я позвоню в агентство недвижимости, узнаю, нет ли у них его номера телефона, — предлагает Мак. — Подожди минутку.

Пока он идет к машине, до меня вдруг доносятся отголоски музыки, идущие откуда-то изнутри. Ее едва слышно, но я совершенно уверена, что звук идет из другой части дома.

Я иду на звуки музыки, захожу за угол и вижу покосившуюся оранжерею, из которой открывается чудесный вид на море. В ней трудится над скульптурой полностью обнаженный — если не считать соломенной шляпы и косынки на шее, разумеется — мужчина. Он стоит ко мне спиной, поэтому я имею удовольствие лицезреть только его отвисший зад. Это зрелище настолько меня поражает, что я ахаю от удивления. Должно быть, почувствовав, что за ним наблюдают, мужчина резко поворачивается ко мне передом, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закрыть лицо руками от ужаса. Я собираю волю в кулак и напряженно смотрю ему в глаза. Не думаю, что сумею когда-нибудь стереть из памяти эту картину. Она займет достойное место в галерее моих воспоминаний рядом с Карлом в одних трусах а-ля Гомер Симпсон. Сколько еще пожилых мужчин мне доведется увидеть в неглиже? Боюсь, как бы это не стало традицией.

Он радостно улыбается, его совершенно не беспокоит, что за ним из его собственного сада подглядывает незнакомая молодая особа. Он лишь широко раскрывает свои удивительные небесно-голубые глаза и встряхивает белоснежными волосами. Затем машет мне рукой, приглашая войти, и я, едва уняв дрожь в коленках, отворяю стеклянную дверь и вхожу.

— Здравствуйте, — приветствует он меня, слегка приглушая музыку. — Чем могу помочь?

— Простите за вторжение… — Я не знаю, куда глаза спрятать.

— Не извиняйтесь, — улыбается он. — Я ничего не имею против, хоть вас это и смущает.

Я жмурюсь от зимнего солнца, пробивающегося через стеклянные стены оранжереи. Здесь так тепло, особенно когда заходишь с морозного воздуха, с улицы: у него тут настоящие тропики.

— Предпочитаю работать обнаженным, — поясняет он, без тени смущения проходя передо мной к столу, набрасывает на себя халат и подвязывает его поясом. — Знаете, это помогает отвлечься от лишних мыслей. Итак, чем я могу вам помочь, дорогая моя?

Как бы там ни было, а хозяин он радушный. Это хорошо. По крайней мере не выставит меня за двери, не дав шанса объясниться.

— Не знаю, с чего и начать, — отвечаю я, пытаясь собрать мысли в кучу и побороть в себе желание выскочить на улицу и сбежать отсюда поскорее. Наша встреча совершенно выбила меня из колеи. Я сжимаю покрепче сумочку Тэтти, и это придает мне сил. Жаль, что скоро мне придется с ней расстаться. Возможно, мне никогда больше не удастся подержать ее в руках.

— Звучит угрожающе. У меня какие-то проблемы?

— Нет-нет, ничего такого, просто… — Я тянусь рукой к маминому ожерелью, пытаясь подыскать нужные слова.

Я смотрю в его открытое, располагающее лицо и по-прежнему не знаю, с чего начать. Возможно, я навсегда изменю его жизнь, рассказав историю его прошлого, которую он, быть может, вовсе не хочет знать.

— Почему бы вам не представиться? — предлагает он, пока я теряюсь в сомнениях.

— Коко Суон, — протягиваю я руку.

— Очень приятно, Коко Суон, — отвечает на рукопожатие он. — Красивое имя. Назвали в честь Коко Шанель?

В его исполнении этот вопрос звучит так буднично и обыденно, будто это и так само собой разумеется и здесь нет ничего особенного.

— Да, в честь нее.

— Интригующая женщина, эта Шанель, — говорит он. — Икона нашего времени. Должно быть, ваши родители ею восхищались?

— Да, моя мама обожала все, что связано с Францией.

— Понятно, это все объясняет. Итак, мисс Коко Суон, вы уже собрались с мыслями, готовы рассказать, почему вы здесь? Вряд ли вы владелица престижной картинной галереи, желающая предложить мне миллион за последнюю мою работу, — с этими словами он указывает на глиняную статую, стоящую позади него. Со своего места я даже не могу сказать, что это — животное или человек, а может, и вовсе нечто иное.

Я делаю глубокий вдох. Сейчас или никогда.

— Я нашла письмо, — выпаливаю я одним духом. — Его написала мать своему ребенку, которого отдала на усыновление в 1956 году.

— И? — Кажется, эта новость его абсолютно не трогает.

— Думаю, этим ребенком можете быть вы.

Я наконец делаю еще один вдох, чувствуя себя так, будто задержала дыхание на целую вечность. Вот и конец этой истории. Я испытываю колоссальное облегчение. Какую-то долю секунды он переваривает услышанную информацию, а потом… вдруг заливается смехом.

— Ох, милая моя, вы имени своему под стать — любите драму, как я посмотрю, — продолжает хохотать он.

Я смущенно таращусь на него. Я по-разному представляла себе нашу с Дюком-Джеймсом первую встречу, но такой бурной реакции точно не ожидала.

— Думаете, это не вы? — спрашиваю я.

— Господи, конечно, не я, — говорит он. — У вашей гипотезы ни единого шанса, простите.

— Хотя бы выслушайте меня…

— Поверьте, Коко, если бы меня усыновили, я наверняка бы об этом узнал, — улыбается он. — Так что это точно не я, извините, вынужден вас разочаровать.

— Не все приемные дети знают о своих настоящих родителях, — настаиваю я. — Времена ведь тогда были совсем другие.

Он умолкает, поправляет свою шляпу.

— Где вы нашли письмо?

— В этой сумочке от «Шанель», я купила ее на аукционе. Письмо лежало в потайном кармашке, смотрите. — Я открываю сумочку Тэтти и показываю ему, где нашла послание.

— Как необычно, — задумчиво говорит он.