когда я тихонечко лежал на кровати, пока сынишка, тоже на какое-то время притихший, не произносил: «А что дальше?», – я видел в бело-молочном матовом шаре плафона (как бы в глубине его), висящего на тонком металлическом стержне над нашими кроватями под потолком, отраженный черный, сильно уменьшенный квадратик окна с синими песчинками звездочек в нем. И этот черный квадратик, немного размытый снизу светом прикроватной настенной лампы, был как дверца в иной, таинственный и неведомый нам мир…

Сынишка внимательно и как-то очень тихо прослушал повесть до конца. А когда я прочитал последнюю фразу: «Старику снились львы», он вдруг опять расплакался.

Логичней ему было бы заплакать, когда плакал Мальчик, жалея старика, у которого акулы сожрали его великолепную добычу… Но это было бы логичней с нашей, взрослой, точки зрения…

– Ну чего ты опять, Димыч?

– А зачем он ее убил? Такую красивую!..

Во время чтения он несколько раз просил меня прочесть еще раз изумительное описание рыбы, ее цветов, когда она вся за миг до своей гибели предстала перед Стариком, выпрыгнув из воды и еще раз пытаясь порвать леску.

– Ну, он же рыбак… К тому же бедный рыбак… – Я почувствовал беспомощность своих первых пришедших мне на ум объяснений, главным образом, из-за невозможности оправдания любого убийства.

Димка снова всхлипнул. И снова, как перед ужином, растер кулачками по щекам свои слезы.

«Какой-то день сегодня слезливый, – подумал я. – И природа плакала, и плачет мой малыш».

– Ну, успокойся… Это же только книжка. Выдумка. На самом деле никто никакую рыбу не убивал и старика никакого не было.

Я перегнулся через щель, разделяющую наши кровати, и поцеловал его в соленую щеку.

Казалось, он немного успокоился, но я видел, что он готов расплакаться вновь.

– Ну… Что еще?..

– Да ничего, папа. – Он повернулся на кровати лицом к стене и спиной ко мне. – Давай будем спать, – уже из-под одеяла глухо раздался его голос. И еще что-то… То ли: «Я не пущу», то ли: «Я не шучу!»

Я похлопал его через одеяло по плечу и, пожелав ему спокойной ночи, погасил свет.

Время приближалось к полуночи…

Немного повздыхав и поворочавшись в своей постели, он вскорости заснул. А я, подумав о быстротечности детского горя, еще долго лежал в темноте, глядя на выглядывающую из-за темной, пушистой и чем-то похожей на ежика ветви кедра, чистую и, казалось, влажную Луну и слушал, как струи вновь начавшегося, уже без грозы, тихого дождя плавно стекали по стеклу и мерно, с ленцой, шуршали по крыше.

Иероглиф темной сухой ветки рябины отчетливо отпечатался на призрачно-бледном умытом дождем диске Луны…

О чем он говорит?

О том, что скоро осень…

Иль – молодость ушла

И не вернется?..

Следующий день у меня, как, впрочем, и все предыдущие и последующие недели за две до отъезда, был заполнен всевозможными хлопотами, вперемежку с готовкой завтрака, обеда и ужина…

Конечно, если бы я был один, я, пожалуй, всего этого и не делал. Я имею в виду готовку. Так чего-нибудь перехватил, да и ладно. Но я был не один. И это меня больше всего тогда радовало…

Часам к десяти вечера, когда я уложил Димыча спать, а сам собирался упаковать еще кое-какие бумаги в комнате рядом со спальней, именуемой у нас «кабинетом», я обнаружил на картонной коробке с книгами, явно послужившей сынишке «столом», маленькую, чуть больше спичечного коробка, тоненькую «книжечку», неровно вырезанную из ученической тетради в клетку на бледно-оранжевой обложке которой косо, сверху вниз, было тщательно выведено два слова: «Я отомщу!» И чуть ниже: «1989 год. Лето. Д. Владимирович»

Я сел на пол и раскрыл эту «книжку».

Вот что я там прочел:

«Из икринки меч-рыбы вылупился малек. Через три года Она (пунктуацию автора, со всеми его ошибками, я сохранил. Ведь я не знаю, может быть когда он пишет Она о маленькой рыбешке с большой буквы – это имеет для него какой-то особый смысл) стала взрослой рыбой. Но свою мать ей увидеть так и не пишлось. Прошло еще 10 лет рыба была взрослая ей стало 13 лет чертово числа и тут рыба увидела тунца она стремительно бросилась на него и когда она схватила его она ощутила маленькую боль. Хотя она была меньше своей мамы она сразу поняла что это соперник она подумала что сначала надо вымотать его а потом проткнуть лодку это был старик. Он вышел в море снова в 13 число, рыба понеслась как ветер но что-то ей мешало но все больше к ней приходила мысль что ей мешало это черное пятно и рыба развернула на 180 гр. и прошыбла лодк Старик стал тонуть когда старик захибнулся появилась стая акул.

Прошло два дня мальчик ждал старика но старик не вернулся малчик решил что он утонул когда малчик вышел на берег он увидел кости старика».

Прочитав «рассказ», я почему-то подумал, что у старика Сантьяго в повести Хемингуэя мальчик – это настоящий друг, о котором всегда мечтал и сам писатель, который, в свою очередь, был как бы «мальчиком» для Мэлвила. А мой мальчик – просто мальчик. И он стал другом для огромной меч-рыбы, которую выловил в повести Хемингуэя старик. И чисто по-мальчишески он и воспринял этот жестокий мир, полагая, что должен ведь хоть кто-нибудь прийти на помощь тому, кто в беде. Поскольку зло, причиненное любому живому существу, должно быть, по его понятиям, тут же наказано.

Только вот, увы, злом зло не изживешь.

Зло можно победить только Добром.

И в этом-то огромный и почти необъяснимый парадокс.

Но как ему все это втолковать в его столь юном возрасте, когда эту простую истину не удалось в полной мере довести до понимания людей даже Великому Учителю, распятому за их же грехи на кресте.

Август, 1991 г.

На залитой добрым послеобеденным солнцем веранде дома, как бы погруженного со всеми его обитателями в сладчайшую дремоту, прекрасным августовским днем, когда в легком ветерке с широкого речного залива, в сторону которого была обращена веранда с высоким двускатным крыльцом, уже ощущается нечто осеннее, с трогательно-беззащитной грустью о чем-то уходящем в навсегда, в неизвестность, в запредельность земных дат и сроков, я, снова полулежа в кресле-качалке, читал. Только, на сей раз не своего любимого Николая Васильевича, как в прошлом году, когда мы тоже всей семьей, как и нынче, отдыхали на той же турбазе и даже – в том же «корпусе» (и тоже