новом «архиважном» задании своего шефа, над которым я не без интереса размышлял по дороге… Увы, в этот миг меня стали занимать совершенно иные вещи. Например, как бы это так измудриться не стать простым прохожим для этой дивной незнакомки. А еще лучше – познакомиться с ней как-то неординарно, эффектно, чтобы она сразу обратила на меня внимание…

Увы, ничего стоящего, ничего феерического мне на ум не приходило. Более того, я чувствовал, что начинаю утрачивать способность соображать и меня хватает лишь на то, чтобы продолжать пассивно двигаться «на обочине» ее группы, тайком любуясь ею.

Более-менее собрать себя мне удалось, когда мы уже подошли к ступеням Эрмитажа и гид снова заговорила, вставив в свои обзорные слова цитату из известной бардовской песни: «Там без питья и хлеба, забытые в веках, Атланты держат небо на каменных руках…»

Я, как и все, перевел взгляд на изваяния могучих титанов, на их печально склоненные головы, на их напряженные на обнаженных торсах, руках и ногах мышцы, и мне стало жаль героев, дерзнувших выступить против богов и в наказание за это вынужденных держать на своих плечах небесный свод. Наверное, им, как и всем нам, хотелось бы просто тепла и уюта. А здесь, несмотря на начало лета, было прохладно, ветрено, мокро. И держать им приходилось не насыщенный яркой синью южный небосвод своей родины Греции, а выцветшее бледное северное небо.

– А вы не из моей группы, – улыбнувшись, сказала мне гид, следуя вместе со мной за радостно спешащей к автобусу пестрой людской стайкой, за которой по инерции устремился и я.

– Да, сударыня, увы, я не из вашей свиты, хотя мечтал бы быть в ней, пусть даже пажом.

– На пажа вы, монсеньор, – приняла она мой вычурный тон, – совсем не похожи. Скорее – на странствующего рыцаря. Только без доспехов и меча. Вы ведь не петербуржец?

– Точно. А как вы догадались?

– По цвету кожи. У вас лицо свежее, как будто только что с мороза. Без зеленцы этой петербуржской.

Когда мы подошли к автобусу, то почти во всех его просторных окнах обращенной к нам стороны увидели любопытные лица, устремленные на нас.

– Извините, мне надо работать – выдать очередную порцию информации, но уже в другом месте… Я тут, как главнокомандующий на Бородинском сражении. Только руковожу не армией, а сборной группой: бухгалтеров и учителей из Кременчуга. А они народ дотошный. Все им надо растолковать, разложить по полочкам: где, что, как и почему?..

Я попытался представить нас со стороны, глазами тех, кто сейчас, даже не скрывая этого, наблюдал за нами, и подумал, что, наверное, несмотря на то что девушка немного выше меня, мы представляли неплохую пару. И, скорее всего, были похожи на давнишних приятелей, случайно встретившихся среди этого сумрачного, типичного для Питера, с мелким нудным дождичком, дня, непринужденно болтающих об уже, увы, неблизких, днях нашей солнечной юности.

– Не буду вас задерживать, но как «рыцарь» назначаю вам свидание или, если хотите, встречу в «Рыцарском зале». – Я кивнул головой в сторону Эрмитажа. – В шесть вас устроит?

– Лучше в восемь. До семи у нас мероприятия. А после ужина свободное время.

– Боюсь, что Эрмитаж будет уже закрыт…

– Тогда приходите в гостиницу «Советская». Мы там остановились. Я встречу вас в семь часов в холле. Поужинаем вместе. У нас на двадцатом этаже отличный ресторан. Есть и буфет, – видимо, заметив какие-то изменения в моем лице, добавила она. – А там и решим, что делать дальше. Тем более, сейчас пора белых ночей, и я в такое время совершенно не могу заснуть. И более того, даже начинаю верить в чудесные сказки… Ну, все – мне пора…

Она вошла в автобус, и дверь за ней с легким шипеньем затворилась.

Все три дня потом – вернее, три вечера, переходящие в ночь, пока Наталья была в Питере, мы встречались с ней и подолгу бродили по призрачному, почти нереальному городу, в котором на какое-то время исчезла ночь, а вместе с ней исчезла вдруг и холодная сырость и резковатый, как утверждающийся в своих правах подросток, ветерок с Финского залива. Стало тепло и даже чуть душновато от высокой влажности.

Бесцельно бродя по городу и устав от долгой прогулки, мы заходили в первое попавшее кафе – выпить вина и отдохнуть.

В полуподвальчике на улице Гоголя, где всегда готовили только одно блюдо: мясо с овощами, нам нравилось то, что порция была большая, мясо сочное и в кафе бывало многолюдно… И, наоборот, кафе «Сонеты» привлекало своей малолюдной сонливостью и тем, что официанты, даже если ты заказал только чашечку кофе, не предлагали тебе взять чего-нибудь еще и не торопили с расчетом, даже когда кофе был выпит и мы оба задумчиво смотрели в окно на анемичную бледную ночь, перебрасываясь иногда отдельными фразами, такими несущественными для посторонних, но такими важными для нас. И наговориться до конца у нас никак не получалось, словно мы встретились с этой непредсказуемой девушкой после тысячелетней разлуки…

Даже наше молчание было «разговором». Говорили глаза, руки, лица, несмелые улыбки…

Моя аспирантская стипендия таяла гораздо быстрее вешнего льда, стремясь превратиться в ноль, то есть в ничто. А обещанные командировочные и «полевые» – на предстоящую, на остаток лета и начало осени, экспедицию на Белое море, по каким-то причинам не материализовывались в хрусткие бумажки денежных знаков разного достоинства.

Спирт и деньги, такие две необходимые «статьи расхода», в институте всегда выдавались в последнюю очередь и с явной неохотой…

«Да, такой шикарной даме, как редкостному драгоценному камню, нужна и соответствующая оправа…» – нередко с неподдельной грустью думал я, тайком поглядывая на Наталью, особенно, когда она задумчиво смотрела на ползущие по стеклу капли внезапного недолгого дождя. «Проблемы быта: подсчитывание оставшихся до зарплаты рублей, штопка носков, коммуналка или комната в аспирантском общежитии, где я жил – не для такого редкостного создания. Это все равно что чистой воды бриллиант бросить в жидкий навоз… И в такой ситуации – «благородной бедности» – никакой интеллект не спасет, не поможет… «Семейная лодка разбилась о быт…» Прав, ох как прав в данном случае Маяковский…»

Порою мне казалось, что я своими невеселыми размышлениями, которые не сулили нам впереди ничего хорошего, довожу себя до состояния Скупого рыцаря из «Маленьких трагедий» Пушкина, до его эмоционального взрыва, когда он в порыве бессилия от собственной нищеты, восклицает: «Нет, решено – пойду искать управы // У герцога: пускай отца заставит // Меня держать как сына, не как мышь // Рожденную в