ее детского сердца. А если когда-то кто-то узнает о том, что горе принес он лично? Ведь не будет ему прощения ни на этом, ни на том свете. Кто на это решится?

– Лирика, – вздохнул Крячко, – а нам все равно, как бы это ни звучало красиво, придется проверять ваше алиби с Огольцовым. Но вы скажите нам о другом. С какого перепугу вы полезли выручать старого друга? Ведь вы же знаете, что у нас пока нет ничего на него? А драка – это ведь пустое. Она может не иметь отношения к убийству Загороднева. Давайте уж до конца честно, не будем темнить. Чем честнее вы с нами, тем быстрее мы доберемся до истины, не теряя время на пустые версии.

Муромцев поднял голову и посмотрел в глаза полковникам, что-то напряженно снова прикидывая в голове. Было видно, что спецназовца одолевают сомнения и он никак не может решиться на что-то.

– Короче, так, – заговорил Муромцев. – Огольцов вляпался в нехорошее дело. И ему спецназовская подготовка не поможет, если… короче, я пытаюсь его вытащить, уладить все. Я обещал, что полиция не станет копать в этом деле и все уляжется.

– Кому обещал? – уставился на него Гуров. – Во что ваш друг вляпался? Ну-ка, давайте подробно и без всяких там загадок. Тоже мне, разыгрываете «тайны бургундского двора»! Что произошло на самом деле возле этого кафе «Каштан», черт бы его подрал?

– Что там произошло и как было все на самом деле, спросить лучше Игоря, – поморщился Муромцев.

– Он молчит, – отрезал Лев. – Дальше! Что и как узнали вы?

– Молчит, конечно, – проворчал спецназовец. – Я потом расспрашивал там, в кафе, работников, таксистов. Кто что видел, как началось. Подробно никто не смог рассказать. Или не хотел, а может, я не нашел тех, кто все видел. Версия одна: Игорь вступился за девку, к которой приставали пьяные или обдолбанные парни, и накостылял им по первое число. А потом выяснилось, что кто-то из этих уродов связи имеет в уголовном мире. Обиделся, значит, решил достать Игоря. Боюсь, из принципа его «закажут» и прямо в камере удавят ночью. Мне намекнул один тип, что надо на местного авторитета выйти и порешать через него. Никому ведь война не нужна, а эти упыри по молодости и горячности могут дел натворить, а смотрящему потом ответ держать, почему допустил такое, зачем допустил чистку. Уголовный розыск, мол, тоже мстить умеет. Такой шмон наведут. Поэтому лучше все решить попроще, между своими.

– Час от часу не легче! – Крячко возмущенно хлопнул ладонью по крышке стола. – И что нам теперь делать? Вытаскивать вашего друга из этой переделки, чтобы он нам откровенно подтвердил, что непричастен к убийству Загороднева? Знаете, Муромцев, мы можем и так доказать его виновность или невиновность. Найти улики. В нашем законодательстве признание подозреваемого определяющей роли не играет. Главное – улики, доказательства его вины. Даже если человек сам признается, что совершил преступление, даже если сам явился и заявил об этом. Не нашли доказательств, не подтвердилось уликами, и все – не за что наказывать человека. Сказать все можно.

– Убьют его, – мрачно констатировал Муромцев. – А я так и не смог выйти на тех, кто мог бы приказать не трогать его. Нет у меня связей в криминальной среде.

– Ладно, черт с вами! – отрезал Гуров. – Но только не думайте, что мы вам одолжение делаем. Это, вообще-то, наш долг. Но вы все же, когда мы закончим спасать вашего друга, поможете нам разговорить его. Если он не виновен в смерти Загороднева, то пусть хотя бы серьезно подумает, кому мешал муж его бывшей жены. Он же все равно крутился какое-то время вокруг этой семьи. Могла жена что-то сказать мимоходом, мог он сам какой-то намек услышать.

Парни лежали в одной палате. Гуров решил, что пока это не важно: большой ценности в качестве свидетелей эти двое пострадавших в драке с Огольцовым не представляли. Пусть лежат вместе. Но если понадобится, несложно развести их и по разным палатам. И установить охрану, чтобы не общались друг с другом.

Пока Крячко разговаривал с лечащим врачом, Гуров и Букатов подошли к кроватям парней. Обоим было по двадцать пять лет, оба толком нигде не работали, обоих хорошо знал участковый. Любители пива, поорать ночью на лавке у подъезда, подраться с кем-то из чужаков. То, что Беглов и Сухарев еще не попали в колонию, говорило либо об их лени, неумении организовать серьезное доходное преступление, либо, наоборот, о тонком расчете, хитрости. Возможно, что оба просто еще не попадались на серьезном криминале.

Выглядели пострадавшие не очень хорошо. Гуров с уважением подумал о майоре Огольцове, который один сумел разогнать группу подвыпивших разгоряченных парней, а двоих даже уложить на больничную койку. Не сказать, что уж очень хилые и слабенькие эти двое. Высокие, худощавые. Не атлеты, но врезать как следует могут. У Беглова, того смуглого, который возле стены лежит, костяшки пальцев сбиты, но уже заживают. Значит, это он раньше дрался, причем крепко. Любитель подраться. А в этот раз ему лицо сильно попортили, ишь как перекосило. И ребра сломаны – грудная клетка перетянута. Видать, пропустил хороший удар ногой от Огольцова. А у второго, Сухарева, сломаны и рука, и нога, попался парень на грамотный прием спецназовца.

– Ну что, ребятки, поговорим? – произнес Лев, вставая возле спинки кровати Сухарева.

– Полиция, что ль? – сипло спросил Сухарев и отвел глаза, демонстративно разглядывая стену.

Беглов промычал что-то нечленораздельное, пошевелил вспухшими губами и стал смотреть на визитеров одним глазом. Второй заплыл и не открывался. Ясно. Никто из пострадавших не горит желанием давать показания и вообще говорить с полицией. Судя по тому, что парней бросили их дружки, если там вообще их дружки были, а еще по тому, что пострадавших до сих пор никто из знакомых не навестил, особого веса в криминальном, да даже в хулиганском мире они не имели. И надеяться им особенно не на что. Вот за это и надо уцепиться, решил Гуров.

Скверное самочувствие, стыд, что тебя отделал так один человек. И не только тебя. Холодный кафель больничной палаты, чужая больничная одежда, кровать, на которой до тебя лежал уже не один человек, запах дезинфицирующих средств и ощущение, что сейчас от тебя ничего не зависит, ощущение почти полной беспомощности – все это может довести до истерики или полной апатии кого угодно. Тем более, если у тебя неустойчивая психика человека, склонного к употреблению алкоголя и наркотиков.

– Полиция, полиция, – почти равнодушно проговорил Лев. – А вы думали, кто к вам может прийти? Дружки ваши? Похоже, что не нужны вы им, да и нет у вас друзей. Одни вы тут. Это возле кафе вы толпой борзые были, когда против вас один человек оказался. А он взял и накостылял вам всем. Из-за чего весь сыр-бор произошел?

– Обычное дело, – просипел Сухарев. – Выпили, подрались. Сами, что ль, молодыми не были!

– А мы и в молодости не пили и не дрались, – ответил подошедший Крячко. – Мы в кино ходили, книжки читали. Кстати, и сейчас с удовольствием предаемся этим занятиям. И вам советовали бы. Из-за девки, что ли, подрались? Вы ее зацепили, а он вмешался?

– А че ему будет за нас? – попытался усмехнуться Сухарев, но вместо