вновь и вновь мысленно спрашиваю себя: зачем? Ну почему человек так безрассуден и жесток, чтобы убивать себе подобного и уничтожать созданное им?

До войны в Попасной жили почти двадцать тысяч человек, сейчас едва по пальцам пересчитать. Всё лето и почти до самой осени задыхались от трупного запаха. Сейчас он ушёл, а вот тела погибших остались — не хотят покидать свой город. В квартире, куда заглянул в поисках снайперской «лёжки» — пару дней назад из этого дома «работал» какой-то «бессмертный», — едва не споткнулся о тела мужчины и женщины. Уже высохшие, мумифицированные тела когда-то человеческого счастья. Муж и жена. Старики. Забытые. Непогребённые.

Во дворе обступивших развалин могила украинского солдата. Похоронили его ребята из батареи Володи Ермака, нашего земляка. Они наткнулись на погибшего в развалинах, перенесли во двор, выкопали могилу, похоронили, насыпали холмик, поставили самодельный крест из спинки кровати и даже табличку с именем прикрепили (документы в кармане нашли, но забирать не стали). Артиллеристы — сплошь луганчане, кто-то своих близких потерял, кто-то друзей, а вот ненависть не ожесточила, хотя воюют с четырнадцатого, с самого начала.

Спросите, почему не похоронили стариков? После боёв погибших только с улиц убирали, а тех, кто в домах да квартирах лежали, оставили на потом, да только гражданской власти нет, а военным недосуг. И потом надо место определить, где хоронить, идентифицировать погибших, списки составить… Тут не до живых порой, а что уж говорить о мёртвых…

* * *

Попасная. Бои на уничтожение без поправки на человечность. И всё же… Многоэтажка захвачена нами как раз напротив многоэтажки укров. Один на один, дом на дом, остальные заняты соседями. Считали, что напротив укры, а оказалось… Короче, договорились выпустить «мирняк». Пока жильцы выходили, с той стороны спросили:

— А вы Лукашенко любите?

— Да не то чтобы очень, но нормальный мужик, хоть и крутился, как вошь на гребешке. Но батька всё же, за государство своё радеет. Вот Эрдоган тоже тварь конченая, но уважаем — государственник всё-таки!

— Вражина он. Русне продался.

Поговорили. «Мирняк» шарахался по двору, пытаясь скорее выбраться за стены, которые вот-вот начнут стрелять в упор. Тишина нависла, и тут мы рванули сначала «рапирами» прямой наводкой, затем «шмелями» ударили, подствольниками да ручными гранатами заполировали.

Когда ворвались на второй этаж, в комнате в кресле ошалело крутил головой контуженый командир обороняющихся. Его ноги выше колен свисали лохмотьями и истекали кровью.

— Промедол вколи, умереть хочу в сознании.

Промедол на вес одной унции золота, целое состояние, его не видели с начала февраля, к тому же жить белорусу осталось не больше четверти часа. И всё же Гриша вколол ему в бедро прямо через штанину заветную ампулу противошокового. Командир перестал крутить головой, и взгляд осмыслился. Он не просил пощады или отправки его в госпиталь. Он уходил из жизни с достоинством и какой-то внутренней гордостью непокорённого. Попросил лишь об одном:

— Добейте, мужики, Христом Богом прошу — добейте.

Просьбу выполнили.

Оказалось, что оборону дома держали белорусы. Не бандеровцы, не свидомые — наши братья-славяне — белорусы. Точнее, белорусские националисты. Их предков гнобили именно бандеровцы и немцы, а они просто ненавидели русских. Почему? За что?!

А дом мы всё-таки взяли. И квартал затем. А потом и весь город. Только ненависть всё-таки осталась жить…

Господи, ну за что же?!

* * *

Гриша никогда не унывает, и на все случае жизни у него всегда найдётся какая-нибудь шутка-прибаутка. Правда, не всегда печатная, но всегда острая и забавная. На этот раз под рукой оказались тетрадочный лист и шариковая ручка, так что, пока паста не замёрзла, удалось для истории запечатлеть несколько нетленных Гришиных словоизвержений. Но только тех, которые с натяжкой всё-таки можно предложить вниманию изысканной публики, дабы не ранить её слух.

Погода была скверная и в то же время замечательная: «птички» не летали, артразведчики вслепую не работали, так что ходили по разрушенному городу, не скрываясь, в полный рост. Первым шёл Гриша, раздвигая развалины своим острым взглядом, следом я донимал его своим нытьём:

— Гриша, надень бушлат, холодина же… И так вон сопли на кулак мотаешь, не хватало ещё свалиться, а кто задание выполнит?

— Холодно врагу, а нас мороз бодрит и освежает!

* * *

Комбриг распекал нашего нерадивого товарища, решившего накануне блеснуть доблестью и умением обращаться с пистолетом. Результат оказался плачевным, но тогда ему удалось ускользнуть от праведного гнева, а вот сейчас вывернувший из-за угла комбриг успел-таки сграбастать своей лапищей ворот нарушителя. Он приподнял его над битым в щебень кирпичом и доходчиво, несколько витиевато втолковывал ему азбучные истины относительно поведения в приличном обществе.

Гриша стоял рядышком, наслаждался картиной расправы, покуривал, щурил рыжий глаз и советовал:

— Бей в глаз, не порть шкурку!

Он что-то сказал ещё, но взрыв хохота десятка простуженных до хрипоты глоток заглушил его слова. Комдив не выдержал и рассмеялся, разжав пальцы, а освобождённый нарушитель шлёпнулся на щебень, взвизгнул и на карачках рванул прочь.

* * *

Укры решили подсыпать огоньку просто так, на всякий случай, чтобы мы не расслаблялись. То ли мина, то ли снаряд рванули совсем рядышком, угодив в и так разбитый подъезд, и мы распластались на заваленном всяческой чертовщиной газоне. Когда короткий налёт закончился, Гриша встал, достал фляжку с водой, прополоскал рот и выдал:

— Лучше песок на зубах, чем мина на яйцах.

С такой альтернативой невозможно было не согласиться.

* * *

Гриша крутил пуговицу на бушлате бойца, смотрел ему в глаза проникновенно и даже любя и задушевно вразумлял:

— Пойдёшь сейчас в аптеку и купишь два презерватива (в Гришином исполнении прозвучало «два гондона»).

— Зачем?

Брови бойца взметнулись вверх и замерли шалашиком, выражая недоумение и непонимание.

— А затем, что один ты наденешь себе на голову, чтобы все видели, кто ты такой, а второй на член, чтобы такие идиоты больше не рождались. Понял?

— Понял. А аптека где?

Гриша вздохнул:

— Клиника, — и отпустил его пуговицу.

* * *

Гриша не пьёт. Вообще. Даже когда промёрзшие до косточек ввалились в комнату и сердобольный старшина достал заветную бутылку, Гриша отмахнулся:

— Сильному не надо, а слабому не поможет, только во вред пойдёт.

Декабрь

1

Вернулись из-за «ленты», которая никак не хотела сначала пропускать, а затем отпускать. Машина напрочь заглохла — видно, набегалась старушка по фронтовому бездорожью, так что с пункта пропуска катили её вручную.

Уже на площадке поджидавший товарищей воронежец попытался помочь, но тщетно: «бусик» и не