Как и следовало ожидать, мой план не привел мужа в восторг, более того… Но я упорно стояла на своем, мотивируя это тем, что, пока Джеф будет искать настоящего убийцу, Алекса упрячут лет на двадцать, а то и по максимуму, а у него все-таки дочь.

— Ты опять думаешь сперва о нем, а потом уже обо мне. Каково мне будет слушать все это, а? — тихо спросил муж, и в его голосе я вдруг услышала столько боли, что испугалась.

В самом деле — я думаю о том, как выручить Алекса, но при этом совершенно забываю о том, каково придется моему мужу слышать то, что я собираюсь сказать следователю. Какой нормальный мужчина станет терпеть такое от жены?

Я обняла Джефа за шею и зашептала на ухо, перемежая слова поцелуями:

— Родной мой, прости, я так люблю тебя… я так люблю тебя… обещаю, что это в последний раз… прости меня, ладно? Но это — единственная возможность помочь ему, другой просто не будет, тут кто-то хорошо поработал…

— Не рви себя, Марго, — сказал Джеф, усаживая меня на колени. — Я ведь знаю — ты не остановишься, что бы я ни сказал сейчас. Я не могу запретить тебе — ты все равно не послушаешь и будешь вынуждена врать и изворачиваться, потом станешь от собственного вранья мучиться — так к чему? Лучше уж я буду в курсе. Но я хочу, чтобы ты знала — мне неприятно то, что происходит.

— Я понимаю…

Назавтра, оставив Машу с няней, мы ехали поездом в N.

Мне вдруг вспомнилось, как однажды Мэри со смехом пересказывала мне свой разговор с Алексом в аське. Он как раз куда-то мотался по железной дороге и потом делился впечатлениями с ней.

— Я не понимаю, почему вы, русские, такие свиньи? — патетически вопрошал он, и Мэри очень смешно это копировала, представляя, с какими именно интонациями произносит эти слова Призрак. — Почему у вас принято не добираться до туалета, а использовать для этого тамбур?

— А вот обобщаешь ты совершенно зря, — ответила она ему тогда, — мы с Марго, например, тоже русские, но это не мешает нам находить дорогу в туалет.

— Зато большинство ваших сограждан этого сделать просто не в состоянии!

Помнится, спор у них тогда вышел жаркий, перешел на национальные особенности и затух только после того, как Мэри сказала Алексу какую-то свою едкую гадость. Я же вспомнила это, именно учуяв специфический запах поездного туалета, и мне стало смешно и одновременно обидно за соотечественников. В самом деле — почему так? Нигде в Европе я не могла припомнить подобного.

В N было удивительно тепло, я распахнула пальто и сняла шарф. Джеф покосился, но не сказал ничего. Мы поехали в ту самую гостиницу, где арестовали Алекса. Цель была одна — найти того, кто дежурил в ту ночь и мог бы подтвердить, что вместе с ним в номер вернулась я. Ничего более оригинального мне в голову не пришло, но я была уверена, что Мэри в моем сне имела в виду именно это. Никак иначе я не могла составить ему алиби — только сказав, что была с ним. Бедный Джеф, как же все-таки жестоко я с ним поступаю…

Девушку, сидевшую на ресепшн в ту ночь, мы нашли, и за не особенно крупную сумму она согласилась подтвердить то, что мне нужно. Я с облегчением вздохнула. Теперь осталось самое сложное — убедить Алекса в том, что так надо. Я предвидела его реакцию, да и что там предвидеть, когда он ясно дал понять, что не желает меня видеть. Ничего, придется, я тоже умею настаивать, когда мне нужно.

В Бутырку я хотела поехать одна, справедливо рассудив, что для Джефа это будет уже слишком. Он не возражал — собирался встречаться с кем-то из своих старых информаторов, по-прежнему иногда добывавших ему нужную информацию. Заперев за ним дверь, я начала одеваться и краситься. Хотела выглядеть как можно лучше, чтобы не давать Алексу лишнего повода уколоть меня. Как раз в этот период я ощутимо похудела и считала это своей маленькой победой, но Призрак, разумеется, придя в ярость, не заметит ничего и обязательно найдет какой-то изъян в моей внешности. Ну, к этому я всегда готова, не первый день его знаю, и уже даже не обидно.

Ждать в Бутырке пришлось долго, я то сидела в машине, то прохаживалась по парковке, и уже совсем занервничала, что ничего не получится, когда меня, наконец, позвали.

Сердце мое бухало в такт каблукам сапог, когда я шла за невысоким парнем в форме по длинному коридору. Почему здесь такие ужасные коридоры? Эти сводчатые потолки, мрачные стены, узкие длинные пространства… Как будто я попала в фильм ужасов…

К счастью, в комнате для свиданий все было более-менее цивилизованно — прозрачная перегородка, переговорное устройство, стул… Я села туда, куда мне указал провожатый, и приготовилась снова ждать. Хорошо, что папа, всю жизнь прослуживший в органах, помог мне попасть сюда в неприемные часы и так, что гарантированно рядом никого больше не будет — только я и Алекс.

Он вошел в комнату по ту сторону перегородки, и я невольно привстала со стула. Призрак осунулся, оброс почему-то бородой, как «лесные братья», и вообще выглядел не лучшим образом. Ну, тюрьма мало кому идет на пользу. А с Алекса как-то почти мгновенно сошел весь его заграничный лоск, придававший ему столько шарма.

Он сел на стул и взял трубку переговорного устройства:

— Зачем ты явилась, Марго?

— Здравствуй, Алекс, — игнорируя и его злой тон, и буравящий меня взгляд, проговорила я мягко. — Как ты себя чувствуешь?

— А как, по-твоему, я должен чувствовать себя? Здесь что — курорт?

— Не злись, пожалуйста, — еще более нежным тоном попросила я и улыбнулась — так, как он любил.

В глазах Алекса мелькнуло что-то растерянное, он не мог понять моего поведения, я не поддавалась на агрессию, не давала себя обидеть.

— У меня к тебе разговор, — поняв, что он сбился с раздраженного тона, я перешла в наступление. — Выслушай меня сперва, а потом будешь орать, если захочешь. Просто слушай и молчи, хоть раз в жизни сделай так, как я тебя прошу. Мы с тобой были в N вдвоем — ты и я. Ты был на встрече в ресторане, а я ждала тебя в гостинице, потом ты вернулся и был со мной вплоть до ареста. Буквально за час мы с тобой поссорились, и я ушла, поэтому меня в номере и не застали, понятно? И не пробуй это опровергнуть — у меня куча свидетелей того, что я была в гостинице. Это же самое я скажу через час следователю. Так что тебе лучше принять это и смириться, потому что я знаю — ты не делал этого.

Выпалив тираду на одном дыхании, я умолкла, чувствуя, как в горле пересохло, и очень хочется хотя бы глоток воды, которой, разумеется, нет. Алекс молчал, только таращил на меня глаза и так сильно сжимал трубку переговорного устройства, что побелели пальцы.

— Что ты делаешь, Марго? — выдавил он наконец. — Ты понимаешь, что ты делаешь?

— Отлично понимаю. Я — твое алиби, причем такое, которое легко проверить.

— Я не об этом. Ты убиваешь свой брак, Марго. Джеф не простит тебе, когда узнает.

— Это не твоя забота.

— Нет, Марго, ошибаешься. Я дал себе слово, что не стану мешать твоей жизни.