В определенный момент мне показалось, что брак с Костей будет самым лучшим решением всех моих проблем. Я понимала, за кого выхожу, знала, кто он — но в запале думала, что примирюсь, смогу закрыть на это глаза. Как будто я себя не ведала…

Жить с мужчиной и знать, что он карточный шулер, аферист и просто кошмарный человек, — это оказалось не по мне. Меня пугали его руки с длинными пальцами — казалось, что эти подушечки с тонкой кожей — он снимал ее бритвой для улучшения чувствительности — могут впитать мои мысли, понять то, что я думаю на самом деле. Я страшилась моментов, когда он вдруг поворачивал мое лицо к свету, сжимая пальцами виски — кошмарнее этого мне не доводилось испытывать ничего. Кроме шуток — я боялась думать о чем-то, чтобы ненароком не позволить мужу уловить это. Костя не простил бы мне…

Он считал, что у нас все в порядке, что я счастлива и довольна жизнью, что у нас идеальный брак. Он любил появляться со мной в публичных местах — как настоящий кавказский мужчина, обожал выставляться и демонстрировать всем то, что имел. Я чувствовала себя вещью, которую все оценивают, одобрительно цокают языками и кидают завистливые взгляды. Однако никто не рисковал приблизиться ко мне хотя бы на шаг — Костя никогда не стал бы терпеть подобное. Его жена — только его, и никто не смеет даже помыслить о чем-то. Смотреть, восхищаться, завидовать — на здоровье. Но прикасаться — ни-ни.

И только Алекс, Господин Призрак, странный, почти мистический, основательно-безумный Алекс плевать хотел на все эти Костины резоны. Будучи одной крови с моим мужем, он прекрасно понимал его чувства, однако считаться с ними не собирался. Он играл со мной хитро — сперва виртуально, долгими разговорами в аське, короткими смс-сообщениями, тонкой интригой и откровенно высказываемым желанием. Он терпеливо ждал момента, когда я сама созрею для того, чтобы просить его о чем-то. Костя видел мое увлечение Интернетом, однако это волновало его куда меньше увлечения кокаином. Мне пришлось сделать над собой усилие и завязать с порошком — ну, хоть что-то хорошее сделал мой муж для меня. Плохого было все-таки куда больше…

Костя всегда «работал» в паре со старшим братом Артуром. Арик в семье считался неудачником — вялый, склонный к пьянству и мелким аферам, он во всем слушался Костю и поступал только так, как велел брат. Но в своих карточных делах Костя предпочитал тем не менее исключительно братскую помощь и участие. Я подозревала, что как раз Арику принадлежала идея втянуть меня в их дела, несмотря на категорические отказы мужа. И только однажды Костя вдруг решил иначе.

Я хорошо запомнила этот день и потом много раз прокручивала его в памяти, удивляясь, как вообще осталась жива-здорова и не сошла с ума от страха.

Стоял жаркий, нестерпимый июль, мы никуда не уехали, так и торчали в своем Бильбао — я не особенно любила круизы и всякие путешествия, а у мужа были собственные планы на лето. «Сенокос» — так он называл сезон отпусков, часто мотаясь в Россию и там — то в Адлер, то в Сочи, то еще куда-то на Черное море. Меня с собой не брал, и я понимала — «работает». Его делишки меня никогда не заботили и не интересовали — хватало своего. Как раз в этот момент я обдумывала, каким бы образом мне оказаться в Москве, в квартире моей любимой подруги Марго, и провести с ней хотя бы пару недель. К несчастью, Костя категорически возражал против моих выездов к ней. Только однажды он позволил Марго приехать к нам, когда сам улетел на два месяца в Майами, а я не могла поехать с ним, переболев жуткой пневмонией. Это было незабываемое время… Кроме Марго, у меня не было близких людей — ну, не с женами же Костиных приятелей мне было откровенничать! А Марго… она была моей частью, моим отражением, моим всем. И нас связывала общая тайна. Алекс. Как-то вышло, что он был ее прошлым, а моим настоящим, но ему никогда не суждено было стать для кого-то из нас будущим. Потому что нельзя удержать на поводке ветер.

Тем жарким июльским днем, сидя на просторной террасе в плетеном кресле, я обдумывала повод, который гарантированно заставит Костю отпустить меня в Москву. Ничего, как назло, не шло в голову, я злилась, нервничала, много курила. Свободный белый сарафан казался тяжеленной кольчугой, а легкие сабо на невысоком каблуке — кандалами. Чертова жара, от которой плавится все вокруг… И это Бильбао, где вообще-то чуть прохладнее, чем в Мадриде, например. А надо как-то собраться и что-то все-таки изобрести, я просто не могу уже в этой испанской клетке, я схожу с ума от ежедневной сангрии в стеклянном кувшине, от запаха паэльи и чиабатты, от продолжительной сиесты, во время которой все словно вымирает. Мне просто необходимо сменить обстановку, побывать в суматошной Москве и увидеть единственного родного человека — мою Марго.

И вот тут-то удача свалилась на мою голову в образе собственного супруга, вернувшегося домой как раз к началу сиесты.

— Долорес приготовила обед, — не оборачиваясь, сообщила я.

— Жарко… попить бы только… есть не буду, — пробормотал он, склоняясь надо мной и отгибая поля огромной шляпы, с которой я не расставалась, не желая покрываться загаром и напоминать местную жительницу — моя белая кожа и рыжие волосы контрастировали с окружающими, прокаленными солнцем брюнетками.

Я поморщилась, изо всех сил стараясь скрыть отвращение, охватывавшее меня в последнее время при одном только приближении Кости.

— Ты не хочешь прилечь, отдохнуть? — пробормотал он, целуя мое плечо и шею.

— Я только встала.

— Мария, ты испытываешь мое терпение, — голос стал чуть суровее.

— Я действительно только что встала, можешь спросить у Долорес.

Опускаться до расспросов прислуги Костя не стал, но я физически ощутила недовольство своим поведением, а это означало только одно — ночью он будет груб, как животное. И пьян, как портовый грузчик. А я завтра, как следствие, вынуждена буду либо замазывать синяки на шее тональным кремом, либо надевать водолазку с высоким горлом, что в такую жару просто катастрофа. Но я ничего не могла поделать с собой — слишком уж много я про него знаю, чтобы спокойно относиться к притязаниям на мое тело. Вот уже долгое время я тщательно искала повода и момента для бегства и уже почти все устроила, почти… Но для того, чтобы все удалось, мне нужно быть более мягкой и более сговорчивой — иначе у Кости возникнут ненужные подозрения и вопросы, а вот это мне и ни к чему.

Сделав над собой нечеловеческое усилие — в буквальном смысле, кстати, — я поднялась из кресла и подошла к мужу, курившему, облокотившись о перила террасы. Положила руки на плечи, прижалась, чувствуя знакомый, но теперь почему-то отталкивающий аромат туалетной воды:

— Костя… прости меня, я, видимо, перегрелась… такая жара… — мои руки скользнули в расстегнутый ворот белой рубашки, и я еле сдержалась, чтобы не впиться ногтями ему в грудь.

Он перехватил меня за запястья, развернулся и привлек к себе:

— Почему ты всегда заставляешь меня злиться, Мария?

— А ты злишься? — я смотрела ему в глаза и в них читала — убил бы.

— Я? — он провел пальцем по моей щеке, спустился по шее в вырез сарафана. — Я тебя люблю. И хочу, чтобы ты не забывала, кому принадлежишь.