Кто-то из друзей поставил модель, красивую девушку со скромным лицом и божественной фигурой. Мы узнали, что по воскресеньям позирует только она, Александр Николаевич не менял модели. У меня сохранился ее рисунок со спины. Позу модели меняли каждые полчаса, весь же сеанс длился примерно часа два.

Александр Николаевич шутил по поводу принятой натурщицей позы:

— Эта поза — Гвидо, настоящий Гвидо! Посмотрим, посмотрим, как вам удастся с ним конкурировать!

По сравнению с Бенуа все казались несколько притихшими. Только Яковлев держал себя увереннее других. Он работал на больших листах во «всеуслышанье» и «всеувидение». Другие же припрятывали свои наброски, стеснялись друг друга.

Сомов сидел в самом укромном месте, так, чтобы даже случайно никто не мог заглянуть в его рисунок.

Хозяин сидел рядом с Сашей-Яшей. Он тогда в нем души не чаял и явно любовался им. Только потом стало намечаться некоторое разочарование Бенуа в Яковлеве (но об этом я расскажу позднее).

Хотя еще не раз я посещал это воскресное рисование у Бенуа, рассказать, как кто рисовал, я не могу, так как все скрывали свои рисунки, кроме Яковлева и меня (я хотел быть его учеником во всем и приучил себя не стесняться).

Сохранился сделанный мною тогда набросок: рисующий Бенуа (собственность профессора Л. А. Сидорова). Как жаль, что я не зарисовал всех, кто присутствовал на этих сеансах.

Итак, глава о незнакомках, незнакомцах и о «неизвестных»! Иногда они больше значат, больше знаменуют эпоху, чем известные!

Молодец Крамской! Я ведь даже щиколотку ножки чувствую у вашей «Неизвестной». Может быть, другие не чувствуют, а я вижу все ясно. Рентген! Вижу через борт лакированного ландо!

Неужели, перешвыривая страницы своего прошлого, я дал обязательство или подписку останавливаться только на тех лицах, имена которых значатся в фолиантах энциклопедических словарей, в разных там «Брокгаузах и Ефронах»?!

Неужели я должен интересоваться только тем, чем интересуется гражданин Ефрон? Ну, уж нет! Дудочки!

Писать так, чтобы любознательный или по-новому острый читатель имел возможность сразу более полно, чем это у них описано, прочесть их характеристику, изложенную нарочито сухим, суконным языком?.. Наткнется такой читатель на фамилию Репин и узнает, что это художник-передвижник. Наткнется на фамилию Львов и узнает, что это — автор русского монархического гимна «Боже, царя храни!». Наткнется на фамилию Бруни и узнает, что это — автор грандиозной картины «Медный Змий», висящей в Русском музее в Ленинграде, и этот самый Бруни был любимейшим художником императора Николая I, именуемого Палкиным! А «Палкин» окажется рестораном на углу Невского и Владимирского…

Но ведь в жизни есть и «никакие дни», и люди встречаются тоже «никакие», так себе… В этом соль и интерес «Ее Величества Жизни», что не все гении!

Иногда хочется просто описать неизвестно что… «Внезапный мрак… иль что-нибудь такое…»

Впечатление от лиц из «Словарей» соседствует где-то рядом в моем мозгу с лицами даже мне неизвестными, но врезавшимися в мою память!

Люди — одуванчики! Несутся, несутся мимо меня!

Декабрь пятнадцатого года! Лютый мороз!

На мне очень красивого цвета синее демисезонное пальто с шикарными отворотами, — свободный вход октябрьскому, декабрьскому, февральскому ветерку, не говоря уж о вьюжных, злых александро-блоковских ветрах!.. Из Бездны! Шелковое синее кашне, тоже очень изысканного цвета, чуть-чуть светлее и «васильковее» цвета пальто, с белыми горошинами, ослепительно глазастыми! Оно не в силах преградить доступ к горлу и грудной клетке. Заградит меня от гиперборейских напастей только моя молодость!

Но не носить же санкт-петербургскому молодому человеку пальто на вате! Мы же здесь ведь в Европе, а не где-нибудь там, в Пензе или в Вологде! Там пускай носят хоть дохи из собачины!

На меня даже в Москве глядели как на какую-то невидаль, — ботинки без калош, светло-серые гетры, пуговочки сбоку. Если нет гетр… то ты не петербуржец, а из Царево-Кокшайска, как мы любили называть провинциалов! Нас ведь греют сфинксы против Академии, в них еще сконцентрирован запас солнечной энергии…

Солнце, Ра-Гелиос, черт возьми! Может быть, его хватит на молодого человека в синем пальто и в кашне с белыми горошинами!

«Евгения» — это самая дорогая именинница в России. Лютые морозы обеспечены! Самые дорогие цветы!

Я купил красивую банку с лиловыми альпийскими фиалками для своей молодой тетушки, жены пожилого дяди! В кармане еле-еле на трамвай осталось!

Но зато обед с закусками от Елисеева. И какой обед! Рыбные закуски, паштеты, домашний пирог с мясом. Ну, и что-то украинское в виде борща с черными маслинами… И так далее, и так далее… Кофе с коньяком Шустова, легкое чтение на диване после обеда. «Столица и усадьба». Светская жизнь! Рисунки Мисс и Лодыгина — верх изыска. Старинные анекдоты XVIII века! «Некий милорд после обеда возыгрался страстью…» Виды парков! Французский журнал, борзые великого князя Николая Николаевича! «Illustration», который аккуратнейшим образом, без единого перерыва доставляется постоянным подписчикам через Швецию! Живем в Европе, а не где-нибудь…

За обедом разговор:

— Володя! Будет время, пройдись по Невскому, загляни вот в эту контору… Тут какой-то аферист продает участки на берегу Черного моря. Возьми проспекты с фотографиями, потолкайся в конторе, может быть, кто-нибудь и бывал там, в этой никому не известной дыре под странным названием Сочи! Название подозрительное, не постоянно ли там небо «сочится»!