— Конечно, ты серьезно. Но скажи — это что, так и написано в дневниках, черным по белому?

— Да.

— И нельзя понять Хауге, не поняв этого?

— Да.

— И ты считаешь Хауге великим поэтом?

— Да.

— Так какой вывод можем мы сделать? Что в угоду правилам и уважению надо замалчивать существенную часть жизни поэта и автора дневников? Вымарывать то, что его не красит?

— Какая разница, был Хауге уверен, что его облучают из космоса, или не был? Для понимания стихов, я имею в виду? К тому же кто знает, где заканчивается грубоватая прямота и начинаются вежливые взвешенные формулировки? Как определить его подлинное мнение?

— Ты чего? Зачем ты развел в своей голове столько тараканов? Ты сам рассказывал мне об эксцентричных выходках Хауге. И задавался вопросом, насколько оправданна парадная картинка мудрого поэта-крестьянина из Хардангера, когда мы знаем, что он подолгу бывал не в себе? Какая уж тут мудрость. Вернее, ты говорил так: его мудрость, что бы это ни значило, нельзя понять в отрыве от его личных несчастий.

— Нет тараканов без огня, как гласит китайская пословица, — признал я. — Наверно, зря мы ржали по поводу Тура Ульвена. Что-то мне стыдно стало.

— Ха-ха-ха! Правда? Не ждал от тебя такой душевной тонкости и деликатности! Ульвен умер. Но светским львом он все же не был. Крановщиком работал, разве нет? Ха-ха-ха!

Я дорезал последние куски, подсмеиваясь с ним заодно не без гадливости.

— Все, теперь хватит, — сказал я, складывая их в хлебницу. — Бери хлеб, масло и майонез и иди к остальным.

— Боже, как шикарно! — сказала Хелена, когда я поставил блюдо на стол.

— Как красиво ты все сделал, Карл Уве, — сказала Линда.

— Угощайтесь, — ответил я, разлил по бокалам остатки шампанского и открыл белое вино. Потом тоже сел и положил себе на тарелку половинку омара. Сначала вскрыл большую клешню щипчиками из специального набора для морепродуктов, когда-то подаренного мне Гуннаром и Туве. Мясо плотно и красиво прижималось к маленькому плоскому белому хрящику, или не знаю, как это называется. Зазор между мясом и панцирем, где часто скапливается вода. Каково омару ползается по морскому дну с таким на загривке, что он ощущает?

— Сегодня у нас праздник, — сказал я по-норвежски на своем диалекте и поднял бокал. — Скол!

Гейр улыбнулся. Остальные пропустили непонятное мимо ушей и подняли бокалы.

— Скол! И спасибо за приглашение, — сказал Андерс.

Когда мы принимали гостей, готовил обычно я. Не столько потому, что люблю готовить, но чтобы спрятаться за ролью повара. Возиться на кухне, когда гости позвонят в дверь, выглянуть поздороваться и вернуться к готовке, скрываться на кухне, пока не настанет пора подавать еду на стол и выходить из укрытия. Но и тогда оставалась возможность занять себя разными хлопотами: в один бокал подлить вина, в другой — воды, я с удовольствием брал это на себя, а едва доедят первое блюдо, в ту же секунду уносил тарелку и приносил следующее.

Так же я вел себя и в тот вечер. Я был очарован Андерсом, но не мог с ним разговаривать. Я любил Хелену, но завести с ней разговор не мог. С Линдой я мог бы поговорить, но сейчас мы отвечали за приятное настроение гостей и, естественно, не могли себе позволить заняться друг другом. С Гейром я тоже мог бы поговорить, но в компании других людей он подстраивался под них: с Андерсом болтал о знакомом уголовнике, они хохотали, беседа шла взахлеб; Хелену он развлекал шокирующей откровенностью, она реагировала охами и вздохами вперемешку с хохотом. Подо всем этим проходили другие линии напряжения. Линда и Гейр были как два магнита, они отталкивали друг друга. Хелена на людях всегда была недовольна Андерсом, он нередко говорил вещи, с которыми она была не согласна или считала дурным вкусом; их несостроенность отзывалась во мне. Кристина могла подолгу молчать, что тоже отзывалось во мне: в чем дело, хорошо ли ей у нас в гостях, она напряжена из-за нас, Гейра или сама по себе?

Мы все были непохожи, симпатии и антипатии сквозили во всем, что делалось и говорилось, но, несмотря на это или, скорее, в силу этого вечер запомнился в основном тем, что мы внезапно дошли до ощущения, что терять нам нечего и можно рассказывать что угодно о своей жизни, включая и то, что мы обычно держали при себе.

Началось все исподволь, как почти все беседы между людьми, которые знают друг о друге больше, чем друг друга.

Я выцепил мясо из панциря, гладкое, плотное, разломил, насадил на вилку, окунул в майонез и, наконец, понес ко рту.

Тут на улице что-то хлопнуло, как будто взрыв. Звякнули оконные стекла.

— Вообще это запрещено, — сказал Андерс.

— Ты в этом деле эксперт, если я верно понял, — ответил Гейр.

— У нас с собой китайский фонарик, — сказала Хелена. — Его поджигают, он заполняется горячим воздухом и летит прямо в небо. Высоко-высоко. Никаких взрывов или шума. Совершенно тихо. Потрясающе красиво.

— А неужели его можно запускать в городе? — удивилась Линда. — Вдруг он упадет, не догорев, кому-нибудь на крышу?

— В Новый год все можно, — ответил Андерс.

Стало тихо. Я прикидывал, не рассказать ли мне, как однажды мы с приятелем первого января насобирали после фейерверков ракет, выковыряли из них порох, набили его в гильзу и подожгли. Я так и видел эту сцену: Гейр Хокон поворачивается ко мне, и лицо у него черное, как у трубочиста. Я тогда страшно испугался, что папа, наверно, слышал взрыв, а сажу с лица так просто не отмоешь, и он догадается. Но зачем лезть с этой историей, подумал я, не пришей кобыле хвост, — встал и налил вина всем, встретился взглядом со смеющейся Хеленой, сел, взглянул на Гейра, приступавшего к обсуждению различий между Швецией и Норвегией, он всегда запускал эту тему, если общий разговор за столом не клеился, потому что каждому найдется что по ней сказать.

— В чем прикол сравнивать Швецию и Норвегию? — сказал Андерс через некоторое время. — Ни там, ни там ничего не происходит. Зато холодно и противно.

— Андерс хочет обратно в Испанию, — объяснила Хелена.

— Да, и что? — стал заводиться Андерс. — Почему бы туда не переехать? Всем вместе. Что нас здесь держит? Ничего.

— А в Испании что? — спросила Линда.

Он развел руками:

— Там что хочешь делай, никто не парится. Плюс тепло и хорошо. А какие города потрясающие! Севилья. Валенсия. Барселона. Мадрид.

Он посмотрел на меня:

— И слегка иной уровень футбола. Надо нам смотаться туда вдвоем, на El Clasico[54]. С одной ночевкой. Я могу организовать билеты. Без проблем. Что скажешь?