— Звучит заманчиво.

— Еще как заманчиво! Едем?

Линда смотрела на меня и улыбалась. Езжай, я не против, говорил ее взгляд. Но я помнил другие ее взгляды, другие настроения и знал, что рано или поздно все кончится ими. Ты едешь развлекаться, а я должна сидеть здесь одна? Ты думаешь только о себе! Если ты куда-то собрался, то должен ехать со мной! Все это тоже читалось в ее взгляде. Безграничная любовь и безграничная тревога. Они постоянно боролись за первенство. В последние месяцы появилось еще и новое, связанное с ребенком, который скоро должен был родиться, — некая приглушенность внутри ее. Тревога была светлая, легкая, точно эфир, она вспыхивала в сознании как северное сияние на зимнем небе или как молния на августовском, и следовавшая за ней темнота тоже была легкая, поскольку сводилась к отсутствию света, а отсутствие ничего не весит. Теперь в Линде главным было что-то другое, оно казалось мне как-то связанным с землей, похожим на землю, укорененным в ней. Одновременно я думал, что это глупо, это мифологизация.

Тем не менее. Земля.

— А El Clasico когда? — спросил я и потянулся через стол, чтобы подлить Андерсу вина.

— Не знаю. Но нам не обязательно ехать непременно на этот матч, нам любой подойдет. Главное, чтобы «Барса» играла, хочу посмотреть.

Я подлил вина себе тоже и выковырял остатки мяса из клешни.

— Неплохо бы, конечно, — сказал я. — Но надо подождать родов и как минимум неделю после. Мы же не мужики пятидесятых.

— Лично я — пятидесятых, — сказал Гейр.

— И я тоже, — сказал Андерс. — Во всяком случае, я с нейтральной территории. На время родов я бы лучше вышел постоять в коридоре, если б мог.

— А чего ж ты не мог? — спросил Гейр.

Андерс взглянул на него, и они заржали.

— Все сыты? — спросил я. Они закивали, спасибо; я собрал тарелки и унес на кухню. Следом пришла Кристина с двумя большими блюдами.

— Тебе чем-нибудь помочь? — спросила она.

Я покачал головой, глядя в пол; я едва встретился с ней взглядом.

— Нет, но все равно спасибо.

Она ушла назад в комнату, я налил воду в кастрюлю и поставил ее на плиту. На улице стоял треск от разрывов петард. Крохотный видимый мне кусок неба то и дело вспыхивал переливчатым светом, который рассыпался вокруг и гас, опадая. Из гостиной доносился смех.

Я поставил на плиту две чугунные сковороды и прикрутил конфорки. Открыл окно, и голоса на улице резко стали громче. Пошел в гостиную и поставил музыку, новый диск Cardigans, они хорошо идут фоном.

— Я даже не спрашиваю, нужна ли тебе помощь, — сказал Андерс.

— Тоже вариант ее предложить, — сказала Хелена и повернулась ко мне: — Тебе помочь?

— Нет-нет, все в порядке.

Я встал позади Линды и взял ее за плечи.

— Как хорошо, — сказала она.

И стало тихо. Я решил дождаться, когда разговор возобновится, а тогда уже идти.

— Я накануне Нового года обедала в Фильмхюсет, — заговорила Линда. — И один из нашей компании рассказал, что недавно видел змею-альбиноса — мне кажется, питона или боа, не суть. Белая змея с золотистым рисунком. И тут другая сказала, что у нее был боа. Она держала его у себя в квартире. Как домашнего питомца. Огромного удава! И вдруг однажды что-то ее торкнуло, удав лежал рядом с ней, вытянувшись в полную длину. Она всегда видела его свернувшимся в кольцо, а тут он лежал ровно, как линейка. Она испугалась и позвонила в зоопарк, поговорить со специалистом по змеям. И знаете, что он сказал? Очень хорошо, что вы позвонили. Очень вовремя. Потому что, когда большой змей вытягивается вот так в струнку, это он измеряет свою жертву. Проверяет, сможет ли ее заглотить.

— Тьфу, гадость! — сказал я. — Пакость какая!

Все засмеялись.

— Карл Уве боится змей, — сказала Линда.

— Какая же мерзкая история! Тьфу, гадость! Брр!

Линда повернулась ко мне:

— Змеи преследуют Карла Уве во сне. Он посреди ночи сбрасывает одеяло на пол и топчет его. А один раз вскочил на ноги, а потом спрыгнул с кровати. И застыл на месте как парализованный. Я ему: Карл Уве, тебе сон приснился, иди в кровать. А он — там змея. А я отвечаю, это не змея, тебе приснилось. А он заявляет презрительно так: раз ты говоришь, что это orm[55], то, конечно, ничего страшного.

Все засмеялись. Гейр объяснил Андерсу и Хелене разницу в значениях норвежских слов slange и orm — второе уже по сути означает только червя; я сказал, что сейчас начнется, сейчас все будут упражняться в остроумии и изгаляться во фрейдистском толковании снов со змеями, и что слушать я этого не хочу и пойду лучше на кухню. Вода уже закипела, я высыпал в нее тальятелли. Масло на сковородках разогрелось и шкварчало. Я нарезал чеснок, кинул на сковородки, вывалил туда ведерко мидий и накрыл крышкой. Внутри сразу застучало и загремело. Я влил белого вина, настриг петрушку и посыпал сверху, через несколько минут вытащил тальятелли, откинул на дуршлаг, достал песто. Все, готово.

— Какая красота! — сказала Хелена, когда я вошел с тарелками.

— Никакой магии, взял рецепт у Джейми Оливера, — объяснил я. — Но рецепт хороший.

— Пахнет изумительно, — сказала Кристина.

— А есть ли, чего ты не можешь? — спросил Андерс.

Я опустил глаза, вилкой оторвал внутренность от ракушки, она была темно-коричневой с продольной оранжевой полосой поверху, а когда я откусил, на зубах заскрипело, как от песка.

— Линда не рассказывала, как мы готовили пиннехьёт? — спросил я и посмотрел на него.

— Пиннехьёт? Что это такое? — спросил Андерс.

— Норвежское рождественское блюдо, — ответил Гейр.

— Бараньи ребра, — объяснил я. — Их солят, вешают, и они вялятся несколько месяцев. Мама прислала мне их почтой…

— Баранину почтой? Это тоже норвежская традиция? — спросил Андерс.

— А как мне было их получить? Короче, моя мама сама солит их и развешивает у себя на чердаке. Вкус у них обалденный. Она пообещала прислать мне их на Рождество, мы собирались съесть их за рождественским столом, потому что для меня Рождество без пиннехьёт вообще не Рождество, а Линда хотела попробовать, но посылка пришла только на третий день после праздника. Отлично, сказали мы и решили еще раз отпраздновать Рождество, теперь с пиннехьёт, и под вечер я взялся распаривать мясо. Мы накрыли стол, белая скатерть, свечи, аквавит, все как положено. Но мясо не желало готовиться, у нас нет кастрюли с достаточно плотной крышкой, квартира вся провоняла бараниной, и только. В конце концов Линда ушла спать.