позволяющих продолжить спуск. Надо расслабиться. Но если расслаблюсь, то упаду и до смерти разобьюсь, а это тоже контрпродуктивно. Поэтому хитрость заключалась в том, чтобы где-то расслабиться, а где-то остаться в напряжении.

Я вытянул руку, пытаясь изменить угол соприкосновения плеч со стенами, но ничего не получилось: я лишь сильнее застрял, и дыхание стало еще более тяжелым. Поднатужившись, я ощутил, как возрастает нагрузка на суставы.

– Может, он над головой? – выдохнул я.

Стоп.

Погоди, Гарри. Подумай. Мозги-то имеются.

– Посмотри-ка над собой… – машинально бормотал я строчки из песни.

Точно. Над собой.

Та же проблема, что и с китайской ловушкой для пальцев: чем сильнее я стараюсь высвободиться, тем меньше у меня шансов.

Поэтому, удвоив усилия, я приподнялся вверх. Было трудно, но в последнее время я много тренировался, и борьба с потребностями Зимней мантии вознаградила меня физическими преимуществами, так что я сумел вернуться на несколько дюймов, где изменил положение плеч и проскользнул через проблемный участок.

– Эй, глянь-ка, – прошептал я, – вот он, Человек-паук…

И продолжил спускаться, стараясь не думать о том, как трудно было отдышаться, и не вспоминать, как я застрял с прижатыми к стенкам руками, а если в шахту начал бы спускаться гигантский хищный паук – а они в замке имеются, я видел их своими глазами, – я ни черта не смог бы поделать.

Спасибо тебе, воображение. А то мало у меня проблем, так что давай, подкидывай еще одну, чтобы Гарри не расслаблялся.

Стараясь пыхтеть как можно тише, я спустился к самому дну шахты, где обнаружил груду влажных от пота полотенец и достаточно тусклого света, чтобы их рассмотреть.

Что ж. Элегантного способа выйти отсюда не существует. Я просунул в дверцу обе руки, а чуть позже и сам последовал за ними, изогнув шею так, чтобы не слишком напрягать плечи.

Наконец худо-бедно я высвободился из шахты и тут же наткнулся на стену безграничной похоти.

Не шучу. Такое чувство, что мне снова исполнилось пятнадцать лет, когда бурлят все гормоны, а ты понятия не имеешь, как их утихомирить. Кожа стала гиперчувствительной, и я вдруг остро почувствовал, что спиной и ногами прижат к камням, а по пути весь измазался в грязи и покрылся пылью. Сразу напомнила о себе физическая боль, прежде приглушенная Зимней мантией: монотонно ныли старые раны и саднили только что ободранные руки, а мускулы пульсировали так, что я не мог шевельнуться.

Очевидно, если могущественный вампир Белой Коллегии хочет, чтобы ты в полной мере прочувствовал свое тело, ты его прочувствуешь. Точка.

Я повернул голову и обнаружил, что мышцы слушаются неохотно и с заметной задержкой.

В коридоре было темновато. Единственный свет исходил от настольной лампы, а сам стол располагался рядом с тяжелой пластиковой рамкой, похожей на какую-то разновидность металлодетектора.

Перед столом стоял эйнхерий – ростом по меньшей мере с меня, но мускулистее фунтов на семьдесят, а то и все восемьдесят, с коротко постриженными черными волосами и щетинистой бородой того же цвета. В руках он держал крупнокалиберную штурмовую винтовку, переделанную под бронебойный патрон, и охранник уже поднял ее к плечу, но это не имело значения.

Значение имела только Лара Рейт.

Футах в трех от эйнхерия она балансировала на кончиках пальцев, и ее прелестная ножка медленно-медленно скользила вперед. От этого движения мышцы Лары напрягались и натягивались, а тени, самым невероятным образом сновавшие по ее телу, выглядели так возбуждающе, что едва не сводили с ума.

Я уже не помнил, с какой целью спустился в подземелье замка.

Это не имело значения.

Значение имела только Лара.

Я осознал, что не дыша глазею на нее, на самую яркую, опасную, великолепную женщину, которую когда-либо видел, стоящую в нескольких футах от меня и лучащуюся эротической энергией. Меня не смущали грязные разводы на ее идеальной бледной коже. Меня не тревожило, что я и сам весь грязный. Я и думать забыл о нашей миссии, о кошмарной паучьей шахте и о вернувшейся ко мне физической боли. Мне хотелось лишь одного – бесконечно рассматривать эту самую потрясающую картину на све…

И тут я чихнул. Ни с того ни с сего, сильно, раз пять или шесть, и с каждым чиханьем из меня непроизвольно выплескивалась магическая энергия.

Лара мгновенно оглянулась на меня. Ее серебристо-голубые глаза были круглыми, как у кошки.

На пол высыпали штук пять или шесть пауков – черных вдов, каждый размером с баскетбольный мяч.

Холодные серые глаза зачарованного эйнхерия ожили. Он взглянул на меня, на пауков, и его палец, лежавший на затворной коробке, переместился на спусковой крючок.

Очертания Лары сделались неясными.

Прежде чем я понял, что она пришла в движение, Лара вплотную приблизилась к охраннику, поднырнула ему под руки и оказалась между ним и винтовкой, спиной к его груди. Эйнхерий и вздрогнуть толком не успел, как Лара ударила его по руке, едва не спустившей курок, затем вцепилась в оружие, и оба сошлись в схватке за автомат. Парой секунд позже эйнхерий отказался от попыток вернуть контроль над оружием, а вместо этого громадной правой ладонью вцепился Ларе в горло и начал душить ее с такой силой, что мускулы и сухожилия на предплечье напружинились, будто стальные тросы.

Тем временем пауки, шипя и посвистывая, стали напрыгивать на ближайшую жертву, и так уж вышло, что этой жертвой оказался Гарри Дрезден.

– Ай, фу, кыш! – по-мужски грозно крикнул я.

Сами знаете, здоровенные пауки – та еще гадость. Я имею в виду, представьте, что вы, пребывая в нижнем белье, опускаете глаза и видите, как по вашему почти обнаженному телу, размахивая клешнями, взбираются гигантские снежные крабы. Вы тоже последовали бы моему примеру и крикнули что-нибудь по-мужски грозное, дабы приготовиться к битве.

Света было немного, а времени и того меньше. Первого паука я свирепо пнул ногой, и тот отлетел в сторону, будто дряблый кикбольный мяч, наполненный арахисовым маслом. Вторую гадину я перехватил в воздухе, когда она прыгнула мне в лицо, и тут же почувствовал острейшую боль: остальные четверо вгрызлись в меня своими хелицерами. Секунду-другую после укуса вы почти ничего не чувствуете – пока тот, кто цапнул вас, не начнет докучливо мотать головой, пытаясь оторвать кусок вашей плоти, – а затем укушенную конечность как будто пронзают острые серебряные молнии. Щелкали хелицеры, сочился яд, и скорость моего сердцебиения взлетела до небывалых высот.

Две черные вдовы, которых я отшвырнул, очухались и примкнули к остальным.

А затем, спустя несколько безумных мгновений, образы пауков задрожали и расплескались полупрозрачной слизью. Буквально