в своих произведениях лишь художники, люди особой принципиальности. Нет, это их же честно фиксировали фотографии. Так широко известна прекрасная литография, исполненная с фотографии, выполненной К. И. Бергамаско. «Литографии особенно удалось выражение света тёплых глаз Наследника, так резко отличавшихся по выражению от холодных глаз его деда и невыразительных водянистых, чуть навыкате, глаз отца. А вскоре Цесаревич обзавёлся бородой… Борода соответствовала его внутреннему состоянию и вскоре стала приметой нового царствования».

Выше мы уже отмечали, что окружение Наследника быстро отреагировало на такой облик будущего правителя, и у него вскоре появилось немало последователей. И Е. Зименко говорит об этом же: «Сановники тоже стали отпускать бороды. Эта мелкая деталь на самом деле говорила о многом. Во-первых, у русского царя бороды не было со времён Алексея Михайловича. То есть весь XVIII и три четверти XIX века. И вот – новый царь, в котором с трудом можно было отыскать каплю русской крови, возвратился к исконной части национального облика». (С улыбкой можно было вспомнить ещё странную допетровскую поговорку: «Борода – в честь, а усы – они и у кошки есть!» Звучало бы это забавно, но говорит уже о многом.)

Личный пример царя в продвижении и укреплении проявлений русской национальной жизни, конечно, имел прямо таки повелевающее значение для высшего русского общества. Но Царь-Хозяин хорошо сознавал, что этого недостаточно, во имя будущего следует заботиться о национальном воспитании детей и молодёжи. Из этого во многом и проистекает, например, его забота о низших школах и его упорядочение жизни высших образовательных учреждений. И царя хорошо понимали лучшие русские педагоги того времени. Так, В. Н. Сорока-Росинский отозвался на повышение внимания к начальным школам прекрасно верными словами: «Национальное воспитание – суровый долг перед народностью».

Вопросы национального воспитания император в первую очередь осуществлял в своей собственной семье. Так, курс истории для его сына Георгия по личному поручению Александра III читал сам Василий Осипович Ключевский. Лекции Василия Осиповича были весьма ценны уже тем, что их создатель отнюдь не восхвалял весь допетровский период истории России, а тонко различал естественность хода исторического развития и его неразумное формирование. И особенно глубоко и зорко он это исследовал на примере правления Ивана Грозного. Он размышлял, что «положительное значение царя Ивана Грозного в истории нашего государства далеко не так велико, как можно было думать, судя по его замыслам и начинаниям, по шуму, который производила его деятельность.

Грозный царь больше задумывал, чем сделал, сильно подействовал на воображение и нервы своих современников, чем на современный ему государственный порядок. Жизнь московского государства и без Ивана устроилась бы так же, как она строилась до него и после него, но без него это устройство пошло бы легче и ровнее, чем это было при нём и после него.

Важнейшие политические вопросы были бы разрешены без тех потрясений, какие были им подготовлены. Важнейшее отрицательное значения этого царствования – царь Иван был замечательный писатель, пожалуй. Даже бойкий политический мыслитель, но он не был государственный делец.

Одностороннее, себялюбивое и мнительное направление его политической мысли при его нервной возбуждённости лишило его практического такта, политического глазомера, чутья действительности, и успешно предприняв завершение государственного порядка, заложенного его предками, он незаметно для себя самого окончил тем, что поколебал сами основания этого порядка».

Ключевский в своём «Курсе Русской истории» и в своих лекциях был очень далёк от желания всегда и во всём оправдывать и похвалять русских самодержцев, он всегда и во всём шёл от своего реального видения событий русской истории. И донося до слушателей (даже если это и царские дети), он говорил, в частности, что характеризуя время Ивана Грозного, Карамзин если что-то и преувеличивал, то очень немного, поставив правление этого царя как одно из прекраснейших по началу, а по конечным результатам – наряду с монгольским игом и бедствиями удельного времени.

И заканчивал ярким и сильным выводом: «Вражде и произволу царь жертвовал и собой, и своей династией, и государственным благом. Его можно сравнить с тем ветхозаветным слепым богатырём, который, чтобы погубить своих врагов, на самого себя повалил здание, на крыше которого враги и сидели».

Что говорить, Александр выбрал для обучения своего сына русской истории учителя честного в своих взглядах и родной стране глубоко преданного.

…Но возвратимся к конкретным проявлениям «русского курса» Царя-Хозяина в повседневности его правления.

Современный исследователь А. А. Мешанина рассказывает, что Александр III, даже и в свои зрелые годы, нередко бывал совершенно нетерпим и даже вспыльчив к случаям неуважения к русскому прошлому. И с доброжелательной иронией цитирует высказывания современников, что император, скорее, напоминал не Романовых, а первых московских князей, скопидомов, обирателей. Национальное для него всегда было выше иноземного.

И император отчётливо сознавал, что национальная самобытность ничего общего не имеет с отсталостью и никогда не был сторонником научного и культурного изоляционизма.

А говоря о постоянном царском покровительстве национальных исторических исследований, он благодарно заявляет, что «не будь таких людей, бесконечно преданных России и её истории, способных понимать проблемы науки в целом и при этом входить в её частности, умевших привлечь к работе лучших учёных и добиться разрешения работать даже в закрытых архивах Императорского Двора, сегодня мы были бы лишены не только многих исторических источников и написанных на их основании сочинений, но и достойного примера служения своему Отечеству, славу которого они видели в его многовековой истории и культуре».

…Порой кажется, что Царю-Хозяину в русской жизни едва ли не до всего было дело. Он сам во многом культивировал русский национальный вкус – от архитектуры до военной формы и ношения бороды! И его поступки, и действия часто оказывались для общества высоко значимыми.

Историки и прошлого, и нашего времени нередко отмечали, что после Фёдора и Иоанна Алексеевичей Александр III первым принял русский национальный облик и вообще любил всё русское: говорил предпочтительно на русском языке, читал русские газеты, поощрял русских писателей и учёных, занимавшихся русской историей и отыскивающих русские древности, и очень любил русскую музыку и архитектуру. Такие отзывы мы встречаем у очень многих авторов – от Д. И. Иловайского до Н. И. Билярминова и Е. Ростовцева.

До всего было дело. И вот совсем, казалось бы, для государства невеликого случая – музыковед о. Аристарх Израилев, создатель камертонов для изучения колокольного мастерства, демонстрировал их самому Государю Императору. И Царь-Хозяин уделил внимание и его камертонам, и его акустическим приборам, и оказал ему поддержку. И изобретатель был очень успешен, на Всемирных выставках в Москве, Вене, Филадельфии получив их высокие награды и медаль Парижской национальной Академии.

Однако этими случаями пример о. Аристарха не