Он смотрел на нее и периодически одергивал себя: неправильно.

Под «неправильно» он подразумевал все, что хоть как-то касалось этой девчонки. И он только усугубил это, склонившись к ней.

Двумя пальцами приподнял одеяло. Икра и голень в глубоких и длинных царапинах, возможно, порвано сухожилие. Белые бинты уже стали коричневыми, но, кажется, кровь остановилась. Два пальца правой руки точно были сломаны, остальные ушиблены. Они опухли и стали багровыми. Лоб превратился в огромную шишку, как и нос. Корни волос потемнели, это от запекшейся крови.

Он осторожно приподнял ее майку. Вряд ли она проснется после такого, но все равно делал это с опаской. Он не боялся, что она его заметит, а, скорее, боялся себя, потерять контроль и сделать… что? Сжечь?

Гематома в районе ребер. Он надеялся, что без перелома, но точно сказать не мог. Девчонка дышала тяжело, со свистом. Наверняка надышалась гарью.

Он смотрел на нее и смотрел. Провел пальцами по тому самому шраму на запястье. Он не отрывался от нее, чтобы не думать. Она дарила какое-то спокойствие, мягкое и нежное, словно камин в гостиной в дождливую погоду. Но внутри копошилось что-то неприятное, колкое и неправильное. Ему нужно было одергивать себя и беречь ее, девочку, которая всегда лезла на рожон.

Он гнал от себя любую мысль, старался замереть и впитать в себя ее сон. Нельзя вспоминать о произошедшем, иначе гнев захватит его тело. Мстить было уже некому. Ее обидчик сгорел дотла вместе с автобусом.

Он подпер кулаком подбородок и, не выдержав, убрал прядь со лба. Она чуть нахмурилась, чувствуя его прикосновение сквозь сон. Голова повернута вбок, поэтому не было видно, что на другом глазу желтел фингал.

Он был уверен, что ее любимый мультфильм – «Горбун из Нотр-Дама» или «Мулан», что летом на ее коже появятся веснушки, что когда она обижается, то надувает губы. А еще он знал, как она чихает, хотя она никогда при нем этого не делала.

Уверенность в том, что там, в другой жизни, они общались друг с другом, была непоколебима. Какие-то отрывочные знания: перед сном молоко и две ложки меда, корица или «Я готов сжечь ради нее заживо человека».

Хотя это вряд ли можно было назвать человеком, и не факт, что это было его рук дело. Но так и было.

Она проснулась неожиданно, как раз в тот момент, когда он отходил за водой. Он услышал шорох, а затем стон, полный боли.

– Не надо так резко. – Он мягко присел рядом. Она смотрела на него одним глазом, губы ее дрожали. Не хотела перед ним плакать. Глупая. Куда уж скрываться?

– Я… – Она не знала, что сказать, и избегала смотреть на него. – Спасибо.

– Ты сама справилась.

– Но ты меня сюда принес. – Она сморщилась от боли и обвела взглядом дом.

Она была здесь впервые и разглядывала все с любопытством.

– Больно?

Кажется, он никогда не находился так близко к другому человеку. Его это удивляло, но не смущало.

Она кивнула после долгой паузы. Хотела быть сильной, но сомневалась, что сможет долго поддерживать образ. Ее губы еще тряслись от сдерживаемых слез, а здоровая рука была сжата в кулак.

– Давай, – он держал ее за плечо и закатывал рукав рубашки, – если хочешь в душ…

– Я не смогу стоять, – честно сказала она, и он понимающе кивнул. – Как ты оказался на дороге? И что с твоим лбом?

Другой рукой она потянулась к его ране, но, заметив, в каком состоянии пальцы, опустила ее на постель. Ей было жалко себя.

– Как ты…

– Оказался на дороге? Просто совпадение.

– А лоб?

– Упал.

Она качнулась из стороны в сторону, видимо, желая показать, что не верит. Он поймал ее и аккуратно уложил на подушки. Она смотрела в потолок, дышала медленно и размеренно. Он отлучился на кухню. Горячее молоко, две ложки меда, крошка корицы.

Она улыбнулась хитро и нежно.

– Ты помнишь… – Ослабевшая, тяжелая рука обхватила кружку, он помог поднести ее к губам. Каждое движение было медленным и вялым.

Ее глаза округлились, она чуть не поперхнулась. Он поставил кружку на тумбочку и слегка ударил ее по спине. Слабой рукой она указала на стену.

– Откуда это?

Он обернулся. Нацарапанная надпись на балке.

– Это уже было, когда я въехал.

«Единственные монстры здесь – Лавстейны».

Уоррен

– Уоррен, дерьмово выглядишь.

На разбитых губах Ивейн шкодливая и довольная ухмылка. Одной рукой она подбросила апельсин и поймала его в воздухе, другая была в гипсе. Ивейн казалась беспечной, будто лежала с простенькой простудой или гриппом. Тело в синяках и кровоподтеках, гипс, повязка на глазу, нога заштопана, будто старая игрушка. Кожа даже не бледная, а желтоватая, на плече слабый ожог. Она напоминала сломанную куклу.

Уоррен напряженно сглотнул. Тошнота усилилась. Ивейн только шире улыбнулась и снова подбросила чертов апельсин, задорно подмигнув ему. В палате уже давно сидел Каспий, от которого волнами исходил гнев. Его взгляд насквозь прожигал расслабленную Ивейн.

– Что эта тварь с тобой сделала? – Каспий снова играл в сурового папашу.

Ивейн не удивилась, что Уоррен был здесь. Он пришел сюда только из-за нового видения Томаса, остальные, похоже, были не в курсе произошедшего. Ивейн находилась в больнице всего лишь второй день и, скорее всего, никому об этом не сообщала.

Правда, на входе Уоррен встретил Хейзер, но та на него даже не посмотрела. Возможно, она была здесь не из-за Ивейн.

Уоррен не понимал, откуда у Ивейн такая сила духа, на ее теле не было ни одного живого места.

– Не пугайся так. Маги меня залечат в момент, – подбодрила она его.

Он вздохнул с облегчением. Ну хоть что-то хорошее. О поджоге автобуса уже трезвонили в новостях, слухи разлетелись мгновенно. Погиб только водитель, Ивейн ускользнула незаметно, на радость всем. Томас рассказал ему, что на нее напал зомби, видоизмененный с помощью магии. И только потом от Каспия Уоррен узнал детали. Напал Вестфилд, его одноклассник, лучший друг его девушки. Они никогда не были близки, и, честно говоря, от Варрона всегда несло чем-то нездоровым, но ничто не намекало на такую жестокость. Мир будто раскололся, теперь каждый в голове Уоррена попадал под подозрение.

– Они же покинули город! – Каспий метался по палате из стороны в сторону.

– Если бы покинули, то не смогли бы колдовать, – спокойно заметила Ивейн, продолжая играть с несчастным цитрусом. Уоррен заметил, что у нее большие зрачки.

– Значит, они специально разнесли слух. Думаешь, это они связаны с кровавыми посланиями?

Ивейн нахмурилась.

– Нет, Варрон просто хотел мне отомстить. Не дрейфь, не убил бы он меня, максимум покалечил бы.