Вопрос о том, насколько реальны были шансы Ганнибала в тот момент «пировать на Капитолии», оставался открытым много столетий.

У Плутарха эта тема изложена следующим образом:

«После такого блистательного успеха друзья горячо убеждали Ганнибала не упускать своего счастья и по пятам беглецов ворваться в Рим. «Через четыре дня ты будешь обедать на Капитолии», — говорили они. Трудно сказать, что за соображения удержали его от этого — вернее всего, не разум, а какой-то гений или бог внушил ему эту робость и медлительность. Недаром, как сообщают, карфагенянин Барка в сердцах заявил своему главнокомандующему: «Ты умеешь побеждать, но пользоваться победой не умеешь!»

И все же победа резко изменила положение Ганнибала: если до битвы он не владел в Италии ни единым городом, торговым портом или хотя бы даже гаванью, едва-едва мог прокормить своих людей с помощью грабежа и, выступая в поход, не оставлял за спиною никакого надежного убежища, но скитался с войском, точно с огромною разбойничьей шайкой, то теперь сделался господином почти всей Италии. Большая часть самых значительных племен добровольно покорилась ему, Капуя, первый город в Италии после Рима, распахнула перед ним свои ворота...»

* * *

Именем Ганнибала еще и сто лет спустя римские матери пугали непослушных детей, говоря им, если те шалили: «Тише, Ганнибал у ворот». По крайней мере, такова легенда.

Так почему же Ганнибал не подошел к этим воротам и не постучался в них?

Существует предположение, что Ганнибал не видел своей целью полное уничтожение римского государства. Он добивался не того, чтобы Рим был стерт с лица земли, но чтобы Рим ему покорился и признал главенство Карфагена в Ойкумене. Именно поэтому он развел активную «дипломатическую» деятельность на юге Италии. Слово «дипломатическую» берем в кавычки, потому что Ганнибал действовал не просто добрым словом, но мечом и добрым словом, и второй метод ожидаемо оказался гораздо более действенным.

Апулийцы, самниты, луканцы, жители Бруттия — все отнеслись теперь к предложениям Ганнибала перейти на его сторону куда более заинтересованно. Канны убедили многих в том, что окончательная победа карфагенян не за горами. А малым городам и народам следует прибиться к большому брату. И чем больше этот брат, тем лучше. Если же у «большого брата» есть еще и слоны... Впрочем, кажется, к моменту битвы при Каннах никаких слонов у Ганнибала уже не было. У него, возможно, оставался тот последний, по кличке Сириец, но описание сражения его не упоминает.

Глава XX. Золотая Капуя

После Канн Ганнибал ожидал, что из Рима к нему придут послы и запросят мира. Полибий пишет по этому поводу так:

«После победы при Каннах Ганнибал получил во власть восемь тысяч римлян. Даровав жизнь всем пленным, он дозволил им отправить послов к остававшимся дома согражданам для переговоров об освобождении их ценою выкупа. Когда римляне выбрали из своей среды десять знатнейших граждан, Ганнибал обязал их клятвою возвратиться и отпустил. Уже по выходе из лагеря один из выбранных сказал, что забыл что-то, и возвратился в лагерь, взял забытую вещь и опять ушел, полагая, что возвращением в лагерь он сдержал данное слово и освободил себя от клятвы. По прибытии в Рим послы просили и убеждали сенат не противодействовать спасению пленных и дозволить всем им по уплате трех мин (около 300 денариев) за каждого возвратиться к присным своим... Сенаторы не склонились перед несчастиями, не забыли велений долга и все обсудили, как подобало. Они поняли намерения Ганнибала, увидели, что он желает этим способом добыть себе денег и вместе с тем охладить военный пыл противника, дав понять, что и побежденному остается надежда на спасение. Сенаторы решительно отвергли просьбу послов, и ни сострадание к своим, ни ожидаемые выгоды от возвращения пленных граждан не изменили их решения. Отказом от выкупа пленных они разбили расчеты и надежды Ганнибала, и для римских воинов издали закон, повелевающий побеждать или умирать в сражении и не оставляющий побежденному никакой надежды на спасение[109]. Сделав такое постановление, сенаторы отпустили девять послов, добровольно согласно клятве возвращавшихся к Ганнибалу, сами отослали обратно к неприятелям и десятого, который думал было освободиться от клятвы обманом. Так что Ганнибал не столько радовался победе, одержанной над римлянами, сколько изумлялся и унывал при виде несокрушимого мужества, какое эти люди проявляли в принятом решении».

Хитрость десятого заложника, таким образом, не удалась. Вся эта история должна была подчеркнуть еще большую решимость Сената биться до последнего. По сему поводу Тит Манлий Торкват выступил с гневной речью против тех, кто сдается в плен живыми. Учитывая, что сами сенаторы, люди знатные и пожилые, в сражениях не участвовали, остается только восхититься тем мужеством, с каким они соглашались проливать чужую кровь. Впрочем, добавляет Ливий простодушно, сенаторы «испугались и выкупной суммы: нельзя было оставить казну пустой — много денег ушло на покупку и вооружение рабов, взятых в солдаты, — не хотели и обогащать Ганнибала, по слухам, в деньгах весьма нуждавшегося».

Вместе с пленными, которые явились своего рода «посланцами доброй воли» карфагенян, в Рим прибыл Карталон (Карфалон), знатный карфагенянин — полномочный представитель Ганнибала. Если бы римляне согласились на переговоры, Карталону поручено было изложить предлагаемые условия. Однако к нему были высланы ликторы с сообщением: пусть Карталон как враг до ночи покинет землю Рима. Никаких переговоров не будет.

Ганнибал действительно считал, что война закончилась и что он как победитель может диктовать условия побежденным. Однако этого не произошло, и Ганнибал фактически увяз в Италии.

По некоторым версиям, Ганнибал не решился двинуться против непосредственно Рима потому, что армия его была ослаблена множеством битв, а из Карфагена не поступало подкреплений. Родное правительство не присылало своему великому полководцу ни солдат, ни денег, оно не поддерживало его и флотом. В карфагенском сенате заседало слишком много противников Баркидов, которым ни к чему было усиление их авторитета и влияния.

Таким образом, согласно этой версии, в полной мере «воспользоваться своей победой», одержанной при Каннах, Ганнибалу помешали политические враги дома[110].

Еще одно соображение: решиться на штурм такой сильной крепости, как Рим, — это фактически пойти ва-банк. Если штурм окажется неудачным (а некоторые исследователи не без оснований полагают, что «штурмовать города Ганнибал не умел»), то это одним махом уничтожит все победы и достижения карфагенян в Италии. На такой риск Ганнибал пойти не мог. Рисковать он умел, но, с