– Уж если говорить о коварстве, - насмешливо заметила она, - то нам с попугаями трудно сравниться. Ты рассказывал Егору о некоторых событиях нашей совместной жизни...

– Я не обещал молчать! - гордо отпарировал попугай.

– И правда, Инокентий, ты переборщил! - примиряюще сказал Егор.

– Она меня бросила! - попугай взлетел в воздух. - Бросила! Ходит где-то, не вспоминает! Аксинья кормит! Плохая хозяйка!

– Смотри, Егорка, скандалиста приобретаешь. Ведь ты решил его у себя оставить?

– Я сам решил! Сам решил!

– Помолчи! - Егор щелкнул пальцами и Кеша тут же умолк, тяжело плюхнувшись на застеленную домотканным покрывалом кровать.

– Значит, приготовилась таки бежать?

– Приготовилась.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом Егор отвел взгляд.

– Не бойся, препятствовать не стану... Попутчицу свою решила здесь оставить?

– Еще чего! - огрызнулась девушка.

– Тогда придется жребий метать.

– Это у вас, колдунов, чуть что, так жребий, а мы, люди, по-другому дела решаем.

– Мы - тоже люди, - обиделся тот. - Рещайте, как хотите, только мост все равно одного примет, не больше.

– Егор, а ты не можешь подробнее рассказать? Про мост и все такое.

– Могу, - он движением руки придвинул к ней... её любимое кресло-качалку. - Садись, в ногах правды нет, а разговор предстоит долгий.

Он совсем по-мальчишески поерзал в своем кресле и начал рассказ.

– Наши предки - Дементьевы - жили здесь всегда...

– Дементий Дементьев! - усиехнулась Катя. - Не слишком старались подобрать сыну подходящее имя.

– Так уж повелось, что в нашем роду непременно случается Дементий. Кажется, и предки любили пошутить.

– Но тогда здесь должен был бы существовать огромный поселок, а не всего одна семья.

– Так и было, пока один из моих любознательных дядьев не решился посмотреть, что там, за концом света? Узнать, что за существа живут в Хаосе?

– Узнал?

– Если бы только узнал! Увиденное привело дядьку в такой ужас, что он побкжал обратно, а дыру в стене - не каменной, колдовской - закрыть не успел.

– И из того мира за ним кто-то прошел? - догадалась Катя.

– Прошли. Словно ураган. Сметали все на своем пути.... Не застань они моих родичей врасплох, может, все и обошлось бы... Чужвки в первую очеред уничтожили детей, потом стариков и женщин, мужчин они оставили на"звкуску". Те отомстили страшно - уничтожили всех, но и сами полегли. Все кроем двух прадедов и моего отца, которые ловили рыбу на дальнем озере. представь себе, они ушли ненадолго от многолюдного поселка, а вернулись к пепелищу. Один из прадедов первым сообразил, что надо заделать дыру. Он кинулс к ней и чуть не опоздал: одно из чудищ уже выползало наружу. Старику пришлось закрыть дыру собой, превратив наполовину вылезшего чудища и себя в каменную затычку, намертво закрывшую дыру.

– А какие они, выходцы из другого мира? - робко поинтересовалась Катя.

– Страшные, - коротко сказал он. - Если бы ты так не торопилась уйти, я бы показал тебе морду каменного зверя, застрявшего в дыре, и каменную фигуру деда, невольно сделавшего себе вечный памятник.

У Кати с языка рвалась тысяча вопросов. Что значит - страшные? Похожие на людей или совсем непохожие? Но Егор продолжал рассказ.

– Оставшемуся в живых прадеду пришлось обратиться к самому могущественному колдуну, какого только знал. Тот и объяснил, что мой дядька нарушил древнее соглашение между мирами, которое гласило о незыблемости границ. Закон был создан так давно, что о нем забыли, иначе мой любопытный дядька туда ни за что бы не сунулся. По совету Всемогущего моему отцу пришлось вызубрить Закон наизусть и передавать его вместе с Знанием, чтобы и наши потомки никогда об этом не забывали.

– Ты хочешь сказать, что из вашего мира бежать невозможно, кроме как нарушить эту самую границу?

– Мы, владеющие Знанием, можем строить мост над соседним с нами миром, так, чтобы не тревожить его обитателей. И пройти по этому мосту может только один человек.

– Ты так и не объяснил, почему?

– Но и мне этого никто не объяснял. Так сказано в Законе. Я лишь знаю, если вступить на мост вдвоем, не уйдет никто.

Катя пригорюнилась. Вначале казалось все так просто. В нужное время войти в Черную Дыру, оказаться в нужном месте, изъять заветный трактат, вернуться тем же путем и передать его белым историкам, а потом на честно заработанные деньги спокойно дожить до окончания института.

– Кажется, тот, кто тебя послал, не дурак. Большие деньги тебе пообещали?

В голосе его звучала насмешка.

– Тебе-то что, - в том же тоне ответила она, - ведь это я рисковала, а не кто-то другой. И не подвергала опасности никого из близких. Как и неблизких. Что здесь зазорного - получить плату за проделанную работу?

– Не сердись, Катря, - уже мягче сказал Егор, - но я никак не могу ч этим смириться, потому что в моем роду женщины не зарабатывают себе на хлеб. Это забота мужчин.

– Мои родители тоже свое согласие не дали бы, - призналась она. - Но я думала, что сумею провернуть все быстро. Белые историки обещали, что это не займет больше трех дней.

– Твои белые историки не очень хорошие люди.

– Что ты! - замахала на него руками Катя. - Если бы в мои дела не вмешалась Полактия, я была бы уже дома...

– Я думал, вы с Полактией вместе.

– Она присоединилась ко мне... позже.

– Она тоже ьелый историк?

Что-то Егор стал тыкать в самые уязвимые места Катиной легенды.

– Долго рассказывать, - уклончиво ответила она.

– Постой, значит, все, что бормотал Кеша, правда? - неожиданно развесеоиося Егор. - Надо же, подруги!

Он задумался, глядя перед собой. Будто всматривался во что-то, прежде неведомое.

– Да и Полактия вовсе не девочка. А Сема вокруг неё увивался. Да она ж ему в матери годится!

– Положим, его никто об этом не просил.

– Но тогда зачем несвой облик принимать?

– Ее это облик. Только несколько моложе.

– Странная вы парочка. Подорительная.

– По-моему, это вы нас поймали в сети, а не мы вас!

– Прости, я увлекся, - согласился он. - Однако, твоя... подруга тебя ждет. Интересно, что вы решите?

Полактия Фортунатовна ждала Катю в горнице, сидя у стола, с которого была убрана посуда. Все, кроме Аксиньи, оставшейся с нею, все уже разошлись, а обе женщины сидели и молчали так, как могут молчать лишь близкие люди, когда почти все слова сказаны и в них уже нет нужды.