Я сделала шаг и Вулхи затряс меня, пытаясь вернуть в реальность.

— Не смотри ты, не смотри, глупая! — Загремел мой добрый друг, загораживая печальное вид собой.

Я оттолкнула его, сильно пухнув в плечо, он пошатнулся влево, и мне удалось проскочить мимо, быстро, даже ловко, хотя в тот момент казалось, что я двигаюсь медленно, словно сонная муха. Руки отяжелели, ноги стали ватными. Смотря на почерневшую землю, я присела, чтобы рассмотреть останки. Обгорелые кости, очень старые, их давно должно было ветром развеять до того они хрупкие. Но они по какой-то неведомой причине прекрасно сохранились. Один из них женский, не знаю, почему в тот момент я так решила, но была вполне в этом уверенна. А тот, что совсем крохотный — ребенка. Чуть дальше, кольями прибитый к земле скелет хозяина дома. Точнее прибит был его труп, сейчас же колья виднелись между костями.

Картина сама начала вырисовываться. Мать и дитя, корчащиеся в судорогах, их подожгли, а отца заставили смотреть, как самые дорогие для люди медленно и мучительно умирают. Его заставили смотреть на гибель собственного дитя. И он, прибитый к земле, ничего не мог сделать.

Я сглотнула подступивший к горлу ком и протянула руку, чтобы коснуться останов девочки. Девочки. Именно так. Руку обожгло, но я не смогла ее одернуть, вместо этого моему взору предстала гибель несчастной семьи. До чего же чу̗̗́дная была эта маленькая девочка, лет восьми отроду, с белые кудряшками и удивительно яркими зелеными глазами. Никогда не видела ребенка прелестнее, настоящий ангел. Она испуганно жмется к матери, которая пытается закрыть девочке глаза своей дрожащей рукой.

Я оборачиваюсь и вижу мужчину, истекающего кровью, словно воронье над ним вьются двое солдат, третий делает шаг в сторону женщины с ребенком и кидает им под ноги стеклянную бутылку. Все вокруг моментально возгорается. Их не спасти, огонь быстро перекидывается на легкое летнее платье. Мать кричит, не в силах вынести муки, знать, что ее единственное самое дорогое дитя, умирает вместе с ней.

И я кричу вместе с ними, не осознавая, что своим криком как минимум оглушила всю округу. Вулхи подхватил меня сзади, закрыв рот огромной ладонью, настолько огромной, что под ее вонью (о боги, он никогда не моет лапы?) попал и подбородок, и нос, и глаз, правда всего один. Чтобы окончательно не лишиться воздуха, мне пришлось задергаться и глухо застонать. Еще мгновение и Вулхи отпускает меня, предупредительно отскакивая в сторону.

Умница, сын лесника, знаешь ведь, что сейчас мне очень хочется снести тебе голову. И не одну, кстати.

— Мы здесь не останемся, — шепчет он.

Пытаюсь оторвать взгляд от костей, но не выходит. Всего несколько секунд, но в своем сознании я увидела всю их жизнь до последней минуты. Как же они любили друг друга, эти два человека, мужчина и женщина, я чувствовала это, когда перед глазами мелькали фрагменты их быта. Они не были женаты, что запрещают законы Залеса, очень долго прожили вместе, боги не давали им детей, то ли в наказание, то ли в назидание остальным, если решатся попрать законы королевства. И вот на третьем десятке, женщина смогла забеременеть. Чудо! Да уж, чудо, обернувшееся ужасом.

Я закрыла лицо ладонями, давая себе время все обдумать. Нельзя ничего говорить Мардару и уж тем более Вулхи. В самом деле, я ведь сама не до конца понимаю, что за чертовщина со мной происходит.

— Останемся, — бесчувственно отзываюсь я, все еще не в силах отвести взгляд от костей.

Мне нужно время, больше времени, чтобы понять. Хоть бы и одна ночь, они уснут, а я сюда вернусь, и обязательно пойму. Если бы я только знала тогда, чем обернется это знание…

Мы вернулись в дом, Вулхи возвращаться не хотел, говорил, нужно дождаться Мардара и проваливать как можно быстрее. Но мне все равно, я зашла в дом и по-новому взглянула на заброшенное убранство. Ничего не тронуто, дом не разграблен, если бы не слои пыли повсюду, можно было бы решить, что все в порядке. Обычный дом. Но нет.

Не желая оставлять меня одну, Вулхи все же поплелся за мной, этот грозный тучный мужчина, а в глазах его откровенный ужас.

— Смотри, внимательнее смотри, это дело рук людей. — Зачем-то мне понадобилось ухмыльнуться, будто в доказательство чего-то. — Людей, — повторила я.

Таких же как я, жестоких, бесчеловечных созданий. Не знаю, почему Дамир и Хеуд решили, будто я какая-то другая, вовсе нет, такая же, из крови и плоти, с говницой в душе и с широкой улыбкой на лице.

Я осмотрела каждый угол в доме, каждую щель, в надежде найти что-то ценное, не ради кражи и наживы, об этих людях мне бы хотелось сохранить память, чтобы навсегда зарубить: в этом мире честным, невинным и поистине добрым — не место. Залес пожрет таких, как саранча урожай.

Не обнаружив ничего, что можно было бы забрать с собой, попросила Вулхи помочь мне с толстым матрасом. Мы скинули его на пол, вдоволь наглотавшись пыли, но лучше, чем голая земля. Кровать в доме одна, достаточно широкая, видимо, все члены семьи вмещались на ней, мы же поместимся с трудом, Мардар и Вулхи от природы широкоплечи и мясистые, старое скрипучее дерево едва ли выдержит две эти туши, а так, в тесноте, да не в обиде, в крайнем случае, одного можно будет спихнуть на пол.

Усевшись на матрасе, мы принялись ждать. Мардар не уточнил, сколько времени ему понадобится, мы немного нервничали. Его к тому моменту не было уже часа два. Сколько нужно, чтобы выпросить у хозяев таверны мешок пищи, причем ведь не бесплатно. Предприимчивый Мардар перед побегом успел захватить деньжат, именно поэтому мы не умерли с голода.

Вулхи молчал, поэтому я тоже, да и что мы могли сказать друг другу? Жизнь в лесу, постоянные перебежки от невидимой погони, голод — все это измотало нас, истязало, сделав черствыми и скупыми на слова. Меня уже не тешила мысль, что я увижу море, Вулхи не был в восторге от острова, который должен был стать нам домом.

Страх — это вечное чувство, живущее глубоко в душах даже самых смелых, отчаянных и откровенно безумных людей. Он пожирает, иногда медленно, но, впрочем, зависит от ситуации. Мардар смелый, он силен и телом, и духом, но и он познал личину страха. Смотря на него, вижу мужчину, ведущего за собой двоих беззаконников, он тверд в своих решениях, но лишь потому, что ни я, ни Вулхи не решаемся взять эту роль лидера на себя. Когда мы обсуждали, куда дальше идти, где укрыться, он молчал, пока мы с Вулхи громко спорили, а в конце, хлопал нас обоих по плечу и оглашал решение, мы, словно покорные овцы, склоняли головы, позволяя взять ему ответственность за все три жизни на себя. Но в такие моменты я замечала то, чего Вулхи заметить не мог, острые выступившие скулы, кожа будто обтянула лицо и вот-вот лопнет, вена, бьющаяся на шее, сильно поджатые губы. Он боялся. И я не виню его, иной раз мне хочется, прильнуть к нему и в очередной раз соврать: «Всё будет хорошо, мы справимся».

Бояться — нормально, ненормально — не бояться, это я поняла еще в Хорте. Почему меня не пугает происходящее? Я черства? Или неимоверно глупа? Всё чаще меня терзает желание, как раньше, начать расспрашивать Мардара, чтобы он подсказал, научил, но паутина лжи, которую сплел мой находчивый язык, не позволяет мне лишний раз откровенничать. Я ловлю себя на мысли, мол, хорошо бы признаться, обличить всю правду, открываю рот и заставляю себя заткнуться, повторяя: «Он тебе тоже врал, и не понятно, выдал ли всю правду или умалчивает что».