Это был выбор Софии. Я тоже не могу назвать эти духи своими любимыми, но сейчас помалкиваю – не хочу ее упоминать.

Елена строго смотрит на меня.

– Не будем о ней. Все уже позади. Снимай костюм. Я очищу твою память как джедай. Единственная девушка, которую тебе хочется видеть в «Милано», – это Елена. – Она делает руками пассы перед моим лицом.

Я неуверенно усмехаюсь.

– Ты нарочно приняла эту позу перед моим приходом?

– Конечно! Все спланировано.

– Лиса!

– Я решила подождать еще пять минут, а потом прибегнуть к вибратору.

– Лгунья.

Она включает песню Тейлор Свифт. Я быстро расстегиваю рубашку, вытаскиваю полы из брюк, отшвыриваю ее. Долой брюки, носки. Она терпеть не может, когда на мне носки.

Елена оборачивается и прыгает мне в объятия, обхватывает ногами мои бедра.

– Вперед! Не будем медлить, а то взойдет наша несчастливая звезда!

Наконец-то я ее обнимаю. Я не сознавал, до чего она мне нужна. Я прижимаюсь лицом к ее шее, вдыхая ее аромат. Во мне бушует территориальный инстинкт: она моя!

Я с рычанием несу ее к постели, кладу, нависаю над ней.

Спроси ее.

– Елена…

– Что? – Она ласково улыбается.

– Тебе ничего не нужно мне сказать?

Она застывает, глядя мне в глаза.

– О чем?

Глупо даже ее спрашивать. Елена есть Елена: нежная, хорошая, добрая.

– София… черт… Елена, я могу тебе доверять?

Она долго не отрывает от меня глаз. Она знает, что я имею в виду: не станет ли она обо мне болтать, не продаст ли рассказ обо мне, если у нас не сложится.

– Можешь, – тихо отвечает она.

Я закрываю глаза и целую ее.

Елена

– «Но вот кинжал, по счастью, Сидит в чехле. Будь здесь, а я умру».

Я вонзаю в себя фальшивый кинжал и падаю на сцену рядом с Джеком, позади него, отвернувшись от зрителей. Волнистые волосы рассыпались по спине. На мне короткое, до колен, белое платье с рукавами-колокольчиками и кружевным лифом. До премьеры еще три дня, но я уже одета в костюм.

– Отличная смерть, Джульетта. Жаль, что мы не выжили, – шепчет Джек.

Я делаю страшные глаза. Он стал таким беспечным, когда выбросил из головы Софию! Он лежит с откинутыми с лица волосами на сколоченном реквизиторами фанерном камне. На нем узкая черная рубашка, облегающие джинсы, мотоциклетные ботинки, фальшивый золотой пистолет в кобуре. Глядя на него, мне трудно удержаться от смеха. Я всю ночь не выпускала его из объятий.

Джек тоже смотрит на меня. Я прыскаю.

– Ты выпил яд, потому что жизнь без меня для тебя не жизнь. Почему у тебя глаза открыты?

Он приподнимает одну бровь.

– От тебя хорошо пахнет. Сама виновата. Да еще это сексуальное платьице. Лежу и думаю, как бы запустить под него руку, чтобы публика не заметила.

Я хихикаю и пугаюсь, что нас могут услышать. Мы уже две недели репетируем, и каждый раз, когда он смотрит на меня и декламирует свой текст, особенно про любовь ко мне, меня охватывает буря чувств.

Нет, Елена, не торопись…

Но я ничего не могу с собой поделать.

Когда я с ним, я парю в небесах. Когда он во мне, я повторяю его имя как молитву.

А когда я одна…

Я не забываю, что все решают судьба и случай. Но разве оно того не стоит?

В любую минуту мы можем разбежаться.

– Что-то не так? – тихо интересуется он. – Я что-то перепутал? Переборщил с последним поцелуем? Черт, в следующий раз не буду так активно орудовать языком…

От его поцелуев на сцене я вся вибрирую. Впервые это произошло несколько репетиций назад: это было не по сценарию, но во время сцены на балконе он взял и поцеловал меня. На нас все глазели, но мне было все равно.

– Не думаю, что имелся в виду поцелуй взасос… – Я давлюсь, чтобы не засмеяться. – А декламировал ты шикарно.

– Все равно я боюсь забыть текст.

Я незаметно для всех беру его за руку.

– Я буду рядом. Представь, что все они – потешные мартышки в цилиндрах. Это полезный трюк, я недавно им овладела.

Мы научились выключать наши микрофоны, чтобы нас никто не услышал, но он все равно шепчет:

– Вчера поцарапал машину, когда ставил ее к тебе под навес. Заметил только сегодня утром, когда выезжал.

– Бедный Porsche! Если бы я не оставила для него место, он бы еще сильнее пострадал.

– Когда я уезжал, тетя Клара помахала мне рукой. Приедешь вечером в пентхаус? Сегодня пятница, завтра у тебя выходной. Утром у меня тренировка, а потом мы можем побыть вместе, посмотреть телик. Я соскучился по корейскому сериалу.

Я смотрю на его рубашку и думаю. Я не была у него в пентхаусе после того раза, последовавшего за встречей в кафе-пекарне; все его приглашения туда я отметала. Надо было бы объяснить ему почему, но гордость не позволяет.

Не хочу просить, чтобы он позвал меня в свой настоящий дом. Лучше обойтись без таких просьб.

– Что ты хмуришься, Елена?

Я любуюсь его точеным лицом.

– Ну, в чем дело?

Его лоб покрывается морщинами, но я все равно молчу.

– Эль?

Я вздыхаю при звуке своего прозвища, подслушанного им у Тофера. Его янтарные глаза впиваются в мои, густые ресницы дрожат. На сцене для меня больше никого не существует, потому что наступила ясность, ударившая мне в сердце как гигантская волна.

Я должна была догадаться.

И наверное, я знала это с того вечера, когда он нес меня под дождем. Кто сказал, что так быстро полюбить нельзя? Очень даже можно: чувство в моей груди такое огромное, что причиняет боль.

Я глубоко, бесповоротно влюбилась в моего Ромео. В его смущение при встрече с незнакомцами, в то, как он прижимает меня к себе по ночам, в то, как он напевает дурацкие песенки, в то, как он на меня смотрит.

Я хочу проводить с ним все ночи. Только не в его пентхаусе.

У меня ком в горле.

– Тебе плохо? – спрашивает Джек, незаметно для публики гладя мою руку.

– Нет. – Я облизываю губы. – Джек, я не хочу в пентхаус. Больше не хочу. Нам надо это обсудить.

Пусть знает. Пусть привыкает.