И что это он подкрадывается и подслушивает?!

– Доверял.

– Ничего подобного! После встречи с Софией ты только и искал повода, чтобы на меня накинуться!

– Небеспричинно, раз ты имеешь дела с Blue Stone. – У него учащается дыхание, он уже не пытается сдержаться. Он царапает себе лицо, сильно бледнеет – видно, что не на шутку переживает. – Вот дерьмо! Ты ловко обвела меня вокруг пальца. София намекала на что-то такое, но мне в голову не могло прийти, что…

– Ты позволил ей говорить гадости обо мне? – Я тоже задыхаюсь. – Вот, значит, почему ты тогда вернулся такой странный… Давно надо было все выяснить. Мы еще ни разу не говорили откровенно, Джек. Как ты думаешь, мы продолжим встречаться после спектакля? Или ты об этом не думал? Мы не обсуждаем будущее, не строим планов. Лоренс навел обо мне справки по твоему указанию, и ты знал, что раньше я работала в Blue Stone. Как только мы познакомились, я сказала, что занималась изданием любовной литературы! – Я уже кричу и ненавижу себя за это.

Джек запускает пятерню себе в шевелюру и произносит спокойно, тихо, с металлом в голосе:

– Хватит увиливать, Елена. Просто скажи, кто он.

Меня наполняет страх. По-моему, теперь уже неважно, что я скажу.

– Мой прежний босс. Он все время мне звонит, предлагает работу.

Его лицо еще сильнее каменеет, хотя, казалось бы, куда уж дальше.

– И заодно предлагает договор на книгу? Сколько ты на этом заработаешь?

Я закрываю глаза, в горле клокочет от волнения. Он мысленно причислил меня к одной категории с Софией, считая лгуньей, потребителем, манипулятором.

Джек режет меня без ножа. Теперь он никогда никому не поверит.

Он никогда…

Мои пальцы, вцепившиеся в сумочку, сводит судорогой.

– Мне нужна вся правда. Как ты намерена поступить с известными тебе сведениями обо мне? Ты же все знаешь, в том числе о Харви – этого я никому не рассказывал. О моей неуверенности. О больном плече. Ты хоть принимаешь противозачаточные?

Эти слова словно пощечина. Я больно прикусываю губу, из глаз вот-вот брызнут слезы. Не думала, что он может сделать мне больно, а оказалось, что способен даже раздавить. Меня душит гнев, в горле стоит ком.

– Я не обязана отвечать тебе на эти вопросы, – шепчу я. Джек Хоук завладел моим сердцем. Теперь задета моя гордость. Почему я должна ему отвечать, разве он не знает о моем отношении к нему?

Он падает на стул, роняет голову, горбится.

По моему лицу уже текут слезы, и я не могу их остановить.

– Не плачь, Елена, пожалуйста, мне не справиться… – Никогда не слышала, чтобы он говорил таким убитым голосом.

Я тереблю сумочку, не имея другого якоря, мне больше не за что уцепиться, чтобы удержаться на ногах, мне хочется бежать от него со всех ног, но при этом все во мне изнывает от желания обнять его и взмолиться, чтобы он прозрел и увидел меня.

– Я люблю тебя, – говорю я, сбиваясь. – Я знала, что ты от меня отмахнешься, что в конце концов раздавишь. Я была с тобой, потому что для меня невыносимо было бы не принадлежать к твоему миру.

Джек не шевелится.

– София тоже твердила, что любит меня.

Мое дыхание превращается в сплошной хрип.

– Конечно, какая же я дура! Все девушки так говорят. Но я – не просто девушка, Джек. Я – та самая, единственная. Та, про которую мы шутили в «Милано», когда только познакомились. Думаю, в глубине души ты знаешь, что…

– Я больше ничего не знаю. – Он встает с побитым, испуганным видом. У него дрожат руки и ему приходится спрятать их в карманы. Джек ловит ртом воздух.

– Мне надо… забрать из твоего дома свои вещи.

Ноутбук. Сменную одежду. Смешную чашку, которую он принес, чтобы пить со мной кофе по утрам. Книгу, оставленную на кофейном столике.

Джек поворачивается и после паузы спрашивает, как будто спохватившись:

– Тебя подвезти?

Он это серьезно? Я едва дышу, а он…

Я изображаю самообладание, хотя подозреваю, что лицо все-таки дрожит.

– Два квартала я могу пройти пешком. Погода хорошая. Поезжай. Дверь не заперта.

Глядя на меня, он сжимает челюсти. Вид больше не испуганный, теперь его лицо не выражает ничего, только подергивается мускул на щеке.

– Я тебя привез, могу и увезти.

Я смотрю куда-то поверх его плеча.

– Не хочу присутствовать при твоем уходе, Джек.

Пару секунд он колеблется, потом разворачивается и уходит, покачивая плечами, выходит в коридор. Мне приходится прикусить язык, чтобы не окликнуть его, не взмолиться, чтобы он просто поверил мне.

Сбоку хлопает дверь, и я вижу на сцене Жизель, на ее лице написан ужас.

– Елена, прости меня, я все слышала… Я возилась с реквизитом, вы начали разговор и…

– Все в порядке, – выдавливаю я. Но о себе я не могу сказать того же.

Никак не могу.

Она роняет сумочку, подбегает ко мне и обнимает. Я не могу сдержать рыдания. Сестра гладит меня по голове.

– Ты вся дрожишь, Эль. Выскажи все, что у тебя на душе, милая, сейчас здесь только я.

Перед глазами чернеет его спина. Я снова и снова вижу, как он уходит.

Я люблю его. Я люблю его.

А он все это скомкал и выбросил.

Он ставит на нас крест, даже не удосужившись попробовать.

Для него «мы» перестали существовать.

Я содрогаюсь от бури чувств и долго рыдаю на плече у Жизель, снова и снова прокручивая в памяти его последние слова.

Она внимательно смотрит на меня.

– Чем тебе помочь?

Я закрываю глаза.

– Ничем.

– Я могу лягнуть его в пах.

Я хрипло смеюсь. Мне не до смеха. Но картина, где Жизель нападает на Джека, – это…

Она берет мою руку, переплетает наши пальцы. Мы делали так в детстве, когда шепотом делились своими тайнами. Сестра вытирает мне слезы.

– Я отвезу тебя домой, Эль.

Домой!

Я киваю, и мы уходим из спортзала. Темнота в коридоре под стать беспросветности в моей душе. Мы залезаем в ее машину и некоторое время сидим не двигаясь, глядя прямо перед собой. От усталости я превратилась в камень. Представляю, как он расхаживает сейчас по моему дому, собирая свои немногочисленные пожитки, как уходит.

Боже! Я слишком рисковала. Я принимала каждый новый день в надежде, что так продолжится и дальше.

Любовь – тяжелый труд, и для нее нужны двое, готовые на него.